Мальчик, который нарисовал Освенцим

Некоторые важные сотрудники лагеря знали меня в лицо, и теперь я вызывал у них сочувствие. Подросток, над которым еще год назад мог издеваться любой заключенный, теперь стал ветераном, которого уважали просто потому, что он еще жив.

Даже начальство отметило мой стаж и включило в список тех, кому позволено отправлять домой письма. Уставившись на выданную мне открытку, я подбирал слова и все думал, кому же их адресовать. Я написал, что у меня все хорошо, что я «надеюсь получить хороший ответ» (иными словами – посылку с едой), и отправил ее пожилой немке, которая раньше жила с нами по соседству. Но на те строки, в которые я вложил столько надежды, так никто и не ответил. Думаю, наши письма попросту разрывались на мелкие кусочки еще на территории лагеря.

В другой раз администрация решила устроить кинопоказы, а билеты раздавать только немцам и полякам. Перед каждым сеансом остальные заключенные (русские, евреи и цыгане) толпились у входа в надежде прошмыгнуть внутрь. Как-то вечером немец-уголовник, который, по-видимому, откуда-то меня знал, осторожно вложил мне в руку билет.

– Иди, порадуйся, – прошептал он.

Несмотря на раскрасневшееся от неловкости лицо, я зашел в зал, пустующее помещение барака 2а. И вот, началось. Кино. В Освенциме. Столпившись в бараке, мы с жадностью следили за происходящим на экране. Это была любовная история, в которой нашлось место радости жизни, хорошей еде, элегантности, женщинам и семье. Казалось, то был мираж, такой далекий, что присмотрись получше – и он исчезнет.

Глава 13 Ветер перемен

В конце 1944 года начались долгожданные бомбардировки союзников[64]. Мы надеялись, что это был первый признак распространения по миру знания о наших страданиях[65].

Понимая, что стали мишенями, эсэсовцы спешно вырыли блиндажи, покрасили здания камуфляжными полосами и снабдили себя касками и противогазами.

Стоило нам услышать вой сирены, долгожданный сигнал, который порой раздавался по три раза в день, как все работы немедленно прекращались. Мы бежали к месту сбора, убедившись, что никто, в особенности глухие и сони, не остались позади, ведь за это их могли наказать как за попытку побега.

По окончании быстрой переклички мы плотным строем бежали в лагерь. Наш отряд работал на самом отдаленном объекте, и обратный путь занимал у нас много времени, но несмотря на усталость и мозоли, мы не жаловались. Пробегая по дороге, мы с удовлетворением наблюдали, как ненавистные эсэсовцы толкаются у входа в укрытие.

Перепуганные солдаты «расы господ» с бесполезными против авиабомб винтовками судорожно всматривались в небо. Потом в районе лагеря начали распылять вонючий искусственный туман, который должен был сбить с толку пилотов, и это было уже не так забавно.

Мы толпились в бараках без какой-либо защиты от падающих бомб, но все равно радовались бомбардировкам. Здания тряслись, когда поблизости взрывались снаряды, стекла разлетались на мелкие осколки, но все это свидетельствовало о нанесенном нашему врагу ущербе.

Когда почти половина территории Польши освободили, нацисты занервничали. Селекции, для отправки узников на верную смерть в Биркенау, проводиться перестали. Однако слухи о том, что прекратились и отравления газом, оказались ложью. Поезда из Юго-Восточной Европы, доставлявшие евреев в лес смерти Биркенау, продолжали прибывать.

Отношение к нам со стороны начальства и эсэсовцев заметно изменилось. Вместо подавления и уничтожения тех, кого считали низшими созданиями, они теперь вообразили, что защищают нас от «вторжения орды с Востока». В качестве последней меры Гитлер попытался настроить поляков против русских. Польские фашисты прислали в лагерь своего пропагандиста. Он призвал своих соотечественников вступить в ряды «Сил национальной обороны», которые должны были отразить нападение агрессора. Его цель, какой бы тщетной она ни казалась, все же привлекла несколько сторонников.

Недавно собранный отряд по обезвреживанию неразорвавшихся снарядов каждый день покидал лагерь с землеройными инструментами: длинными кирками и тележками для перевозки снарядов. Этот отряд тоже позиционировался как отряд «добровольцев». В нем трудились представители всех национальностей, которые повелись на недвусмысленную и существенную приманку из дополнительных продовольственных пайков.

Примерно тогда же мы получили известия о судьбе немецких узников, вступивших в ряды армии Гитлера. Их согнали вместе и запретили покидать поле боя. Вся рота, сформированная из бывших узников, отправилась на верную смерть и была уничтожена.

Однажды осенью к нам на строительную площадку с ревом заехал мотоцикл. Остановившись, встревоженный эсэсовец слез, тут же подозвал надзирателя и наскоро обменялся с ним парой слов.

– Чрезвычайное положение. Отправьте их обратно в лагерь, немедленно. Заприте в бараках.

Мы бежали в два раза быстрее, чем обычно, и когда наконец добрались до ворот лагеря, увидели, что охранники уже надели шлемы. Они заняли позиции в блиндажах, и вскоре объявили строгий комендантский час.