Однако подобные случаи были всего лишь небольшими антрактами. Больше ничто не нарушало монотонность работы. Мы копали без продыху и валились с ног от усталости, обливались потом и страдали от боли, ожидая, когда же нам выдадут скромные лагерные марки[60]
. Большинство из нас, в том числе и я, ни разу не удостоились этой грошовой награды.Когда кто-то получал марку, он (бок о бок с привилегированными заключенными-немцами, которые получали посылки из дома) проводил вечер в очереди перед столовой. Там можно было разжиться горчицей, писчей и туалетной бумагой, бумагой для сигарет и табаком (сделанным из дерева), если все это еще не успели распродать.
Каждый день и каждую ночь из Венгрии приходили новые эшелоны с евреями. Многих пассажиров отправили в наш лагерь, и перенаселение заставило нас делить койки.
Новоприбывшие мадьяры (венгры) выделялись на общем фоне. Жизнь в угнетении была им в новинку. Их язык очень сильно отличался от нашего или любого другого нам известного. Мы пытались объяснить им наше положение, познакомить с реалиями жизни в лагере, но казалось, что они никогда не освоят искусство проигрывать.
С момента моего прибытия в лагерь прошло чуть больше года, и за это время количество заключенных выросло вдвое. Все личные номера уже подразделялись на пять серий: Е – перевоспитание[61]
, G – обычные, Z – цыгане, A и B для евреев, которых привезли начиная с 1944 года. Узники с отметкой «E» по большей части были немцами, жили в отдельном лагере Биркенау, отбывали там свой срок и возвращались на волю. Остальные, получившие на левое предплечье татуировку с номером, оставались в лагере пожизненно.Евреи, прибывшие из «богатых» стран, таких как Венгрия и Италия, где стали жертвой хитрой и продуманной пропаганды «переселения на Восток», везли с собой едва ли не все свои пожитки, иногда целыми вагонами.
Когда решался вопрос с владельцами, внимание переключалось на их имущество. Чемоданы, одежда, постельное белье, велосипеды, швейные машинки, мешки с продуктами, пачки писем, фотографии, кольца, бриллианты, спрятанные доллары – все это поступало в сортировочный барак, где раскладывалось с уважением к бывшим владельцам, которого они, как считалось, не были достойны.
Оценив награбленное и удалив с вещей все именные нашивки, их отгружали в поезда и отправляли в Германию. На каждом вагоне висели таблички, гласившие: «Из Освенцима в Бреслау».
Мы все спрашивали себя:
– Неужели люди, которые вскоре будут радоваться этой добыче, не понимают, как ее заполучили?
Многие продукты, которые новоприбывшим все же разрешалось взять с собой, уже успевали покрыться плесенью, сгнить или считались потенциально ядовитыми. Такое отправлялось не в Германию, а прямиком на лагерную кухню, где все, что было изъято у новых узников, включая иностранные сладости, муку, хлеб и сухофрукты, называли «Канадой», вероятно, из-за того, что в сознании европейцев эта страна ассоциировалась с богатством и изобилием.
«Канадский» суп вносил долгожданное разнообразие в наше питание. Этот хлебный суп в зависимости от остальных ингредиентов: кусочков фруктов, пирожных, бутербродов, газет, а зачастую кожи и гвоздей, был либо сладким, либо горьким.
Точно так же богатое имущество новых узников открывало новые возможности для тех, кто работал в так называемой «команде Канада».
В процессе сортировки они могли что-нибудь «организовать». Прийти на работу в «Канаду» в старых лагерных сапогах, а уйти в добротных кожаных ботинках было обычным делом. Как и обматывать простыни вокруг талии, прятать золотые часы в заднем проходе, проносить украшения в ноздрях или закладывать под шапки иностранные банкноты.
Такие заключенные вскоре превратились в финансистов, которых уважали все мелкие торговцы. В лагере товары передавались другим людям, которые получали за это свою долю. А они, в свою очередь, обменивали их на алкоголь, масло и сигареты у гражданских работников.
На три сигареты – валюту европейского черного рынка, можно было купить дневную порцию хлеба (350 гр). За масло можно было заручиться поддержкой капо, бригадиров или старших по бараку, а бренди, товар, пользующийся огромным спросом, но трудный для контрабанды, шел в ход, когда нужно было подкупить высокопоставленных сотрудников лагеря или охранников из СС.
Каждый день по возвращении с работ одного из пятидесяти узников тщательно обыскивали, а остальные в это время испуганно огладывали себя в поисках подозрительных выпуклостей, которые могут привлечь внимание. Пойманных на контрабанде сильно избивали, а потом заставляли остаток вечера стоять в двухметровом промежутке между двумя гудящими от напряжения заборами из колючей проволоки.