Мальчик, который нарисовал Освенцим

Я помог ему. Возможно, правильнее было дать ему возможность сделать все самому, но я сомневался, что жестокость Освенцима даст ему фору, чтобы он успел стать самостоятельным.

Еще в нашем бараке жил юный, высокий, худой, рыжий, веснушчатый и курносый еврей из Греции по имени Маурис – ходячее воплощение оптимизма. Свободное время он тратил не на поиски еды или друзей, а на образование. Пока остальные обсуждали войну и лагерные новости, Маурис проводил вечера в компании своего друга, профессора, который в обмен на уроки древнегреческого занимался с ним русским, польским и чешским. Мы с ним познакомились, когда он пытался сбить нас с толку хитрой задачкой по математике, и неожиданно для самого себя обнаружил в моем лице равного противника.

Одно время моим напарником по строительному отряду был на удивление хорошо образованный украинец. Невзирая на языковой барьер, мы обсуждали волновавшие нас вопросы. Моя резкая критика в адрес его соотечественников стала для него настоящим вызовом.

– Они бездушные грабители, мерзавцы, которых все ненавидят и презирают, хулиганы, которые не гнушаются нападать на слабых музельманов.

– Все так делают, – возразил он, – а от деревенских парней не нужно ждать чуткости и понимания. Желудки у них побольше ваших, а голод учит быть безжалостным.

– Да, – перебил его я, – знаю, так пусть последуют нашему примеру и бросят все силы на воровство лагерных припасов, а не отбирают хлебный паек у ближних.

– Украинцы не говорят ни по-немецки, ни по-польски, так как же, по-твоему, им удастся сплести интригу? Силы и мышцы – вот и все их преимущество. И разве удивительно, что они ими пользуются? Твое сострадание к тем, кто бережет свой хлеб, чтобы обменять его на табак, попросту неуместно. Лучшего они и не заслуживают. Все, что они копят, – это излишки, и не нужно переживать, если они достаются тем, кому действительно нужны.

Ошеломленный такой позицией, я упорно настаивал на том, что воровать у других заключенных – это не что иное, как «преступление, страшное преступление».

– Не страшнее, чем совершают остальные, – с не меньшей убежденностью парировал мой собеседник. – Ни для кого не секрет, что блоковые-немцы на своих тепленьких должностях присваивают себе часть наших пайков. Цыгане продают сигареты, ловко выковырнув из них половину табака. Евреи обманут при первой же возможности. Это тоже бесчеловечно. Или думаешь, что если все красиво обставить, то воровство уже не воровство? Наши люди грубы и прямолинейны. Они делают то же, что и все, только своего они добиваются силой.

У меня в запасе была еще парочка аргументов:

– Не убедил, – выпалил я. – Это отвратительные хулиганы, и Советам здесь нечем гордиться, это сомнительная реклама Советского Союза!

На что он тихо, с явным пренебрежением ответил:

– Пойди спроси у этих ребят о Западе. Попробуй объяснить им, что они узнали его с цивилизованной стороны.

Украинец, как мне показалось, несправедливо загнал меня в угол тем, о чем я в силу возраста еще не мог судить. Но к моему облегчению, он сменил тему.

– Так что, когда в другой раз захочешь поспорить, имей в виду, что для нас не существует разницы между осторожной кражей и открытым грабежом, – и на этом разговор закончился.

Я поговорил с другим узником, поляком, который работал у мясника.

– Теперь на контрабанде сосисок не разживешься, – сказал он. – Все наши «организационные» методы раскрыли, а контроль усилили.

Я выяснил, что один из таких методов заключался в том, чтобы перекрыть канализационные трубы и вызвать санитарную бригаду, которая должна была пробивать засор длинными металлическими прутьями. Когда прутья, извиваясь, показывались в сливном отверстии, напарникам внутри здания оставалось только прицепить к нему связку сосисок.

Большая часть мяса, которое поступало на колбасную фабрику, было признано непригодным в пищу.

– Иногда приходит червивое мясо, – поделился мой собеседник, – даже смотреть тошно.

Раз в две недели, по четвергам, нам, как рабочим, выдавали порцию сосисок – 100 граммов, и я заставлял себя забыть о том, из чего они сделаны. Вообще-то я пришел к поляку спросить, какой из трех традиционных лагерных сортов колбасы лучше: кровяная с приправами, ливерная с рыбными костями или холодец из свинины. Теперь я даже не знал, что и думать. Однако, несмотря на всю отвратительность ингредиентов, они по-прежнему оставались желанным деликатесом.

Строительство конюшен подошло к концу. Наш небольшой строительный отряд, ко всеобщему прискорбию, расформировали. Осенние ветра возвещали о наступлении еще одной лагерной зимы. Каковы шансы, что нас вместе с новичками отправят на еще более сложный объект, где мы и сгинем? В поисках других вариантов пришлось поломать голову.