Мальчик по соседству (СИ)

Казалось бы, такая банальная фраза… но у меня не сразу нашлось, что ответить.

– Пришлось задержаться, – многозначно пробурчал я.

Бледное лицо мальчика по ту сторону сетки из плюща выражало задумчивую нерешительность.

Он никак не мог разглядеть меня, пусть и прекрасно знал, где я стою.

– Может, ты все-таки выйдешь? Ты же меня видишь, а я тебя нет – это несправедливо, – произнес он с улыбкой. – Ну или хочешь, я к тебе перелезу.

Я замотал головой, но только потом понял, что он меня и вправду не видит.

– Это вовсе не обязательно.

Собеседник фыркнул:

– Ладно, как хочешь, – и чуть добрее добавил: – Я тут тебе принес кое-что… ты вчера со мной спорил – я принес тебе доказательства.

Мы много вчера спорили – и я не сразу сообразил, о чем идет речь. Скрученные в трубочку листы бумаги в его длиннопалой ладошке приблизились к изгороди и проникли сквозь листья на мою территорию.

Я осторожно – словно рука Виктора могла вдруг схватить меня за запястье или горло – вынул из его пальцев бумагу (после чего кисть тут же скрылась), с любопытством разворачивая.

После первой же строчки я обалдело хлопал глазами.

– Это ты написал?.. – непроизвольно вырвалось у меня.

Он поспешил меня заверить в обратном, даже хохотнув от моей реакции.

– Конечно, нет! Это записи моего отца. Я просто их переписал для тебя.

Он сидел и усердно копировал сие немыслимое творение, просто чтобы принести мне сегодня? Я не знал, чем я поражен больше – его стараниями или, все же, невероятной и необычной музыкой, струящейся с белых страниц.

Я давно не видел ничего экстраординарного – я даже полагал, что талантливее меня нет на свете никого, ибо изучив столько материала из мировой истории музыки, я давно уже не находил себе достойного конкурента.

Отец Виктора явно был мастером своего дела. Только вот, как мне кажется, пообщаться с ним мне не удастся. Он, как я понял, умер?..

Жадно вчитываясь в произведение с примером диссонансных нотных сочетаний, создающих отвратительные, но одновременно чарующие, жутковатые ощущения (предмет нашего вчерашнего спора), я познавал восторг нового открытия. Мне было сложно признать, что я был неправ.

Слишком сложно. И потому я лишь робко спросил:

– И много у тебя такой музыки?

– Много. Но они между собой нисколько не похожи. Здесь – жуть и нагнетание, а в других – ангельские голоса и консонанс, – хмыкнул мальчишка по ту сторону забора, а затем добавил: – В хорошем смысле имеется в виду.

Я опять кивал, не задумываясь, что никто на меня не смотрит.

– Ты сможешь принести мне еще?..

Я моментально забыл и про артистку, и про ее сына – меня заворожила музыка гениального, уже мертвого автора.

– Хорошо, – легко согласился он. – Принесу.

Я вдруг подумал, что хочу сделать для него что-нибудь в ответ. Он заставил меня улыбаться – а что я могу для него сделать?

Я бы мог научить его играть на скрипке (вскользь мальчишка упомянул, что в раннем детстве он так и не осилил сей инструмент) – но Мадлен разбила ее пару месяцев назад. Просто потому что она, как всегда, испугалась моих экспериментов над формой; я подчинил ее волю себе, но зная, что всего лишь забавляюсь, упустил момент и позволил ей проявить агрессию.

Она часто била меня, но то, как она уничтожила мою скрипку, было больнее любого физического наказания.

Виктор вздохнул, вырвав тем самым меня из невеселых размышлений.

– Зря ты прячешься – мне кажется, мы бы с тобой мир перевернули, – задумчиво изрек он.

Я надеялся, что он так же, как и его мать, спокойно отреагирует на маску – моя последняя надежда возлежала на его узких плечах.

У нас не было ничего общего, но в тот момент мне казалось, что он понимает меня как никто другой.

Дрожащими пальцами я отодвинул часть листвы, освобождая неширокий проем между чугунными прутьями. Я видел в его расширившихся зрачках отражение своей маски.

Лишь на секунду Виктор продемонстрировал изумление моим внешним видом. Протянув холодную ладошку мне навстречу, он отчеканил:

– Ну, будем знакомы.

Я несколько мгновений переводил взгляд с его руки на его лицо и обратно, чувствуя себя ничего не соображающим кретином.

– Ладно, обойдемся без рукопожатий, – пожал плечами мальчишка, возвращая конечность на прежнее место вдоль тела.

Некоторое время спустя я все же перелез через забор, оказавшись в их просторном, но уютном саду, и когда мы вновь играли в воображаемые шахматы, сидя друг напротив друга на траве, пусть и на расстоянии, наше невинное занятия застала Стелла.

Странная артистка удивилась моему присутствию лишь слегка – она шла по мощеной тропинке от крыльца, широко и ласково улыбаясь нам, и мне ни разу не захотелось позорно бежать.

Она смотрела и на меня. Она улыбалась мне. Мы с Виктором поднялись на ноги, терпеливо ожидая, когда она поравняется с нами.

Я вдруг захотел просить их оставить меня у себя – я могу даже жить во дворе – в симпатичной беседке, – пока не наступят холода… я понимал, что моя просьба абсурдна, но я был готов на все.

– Здравствуй, Эрик, – поприветствовала она меня.