Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

Он родился 9 ноября 1950 года на границе Афганистана и Туркмении, в городке Керки, где стояла военная часть. Его отца, фронтовика, уже уволенного в запас и начавшего было новую, невоенную жизнь, в 1949 году снова призвали и отправили сюда начальником штаба дивизиона. Мама была выпускницей института иностранных языков, молодым вузовским преподавателем английского, но в тех туркестанских степях работала в школе да растила Альку. Она вспоминала потом нестерпимый зной, песчаные бури, тяжёлую малярию и то, что они с мужем были молоды и по-настоящему счастливы.

Всё рухнуло в одну мартовскую ночь пятьдесят пятого года, когда Всеволода Стрижака убили душманы. О том страшном утре, когда в дом молча вошли все командиры, мама говорила редко. ЧП было серьёзным, но по всем бумагам, которые мы потом нашли в архивах Минобороны, выходило, что случилась просто бытовая драка. Именно так доложили наверх.

Молодая вдова с пятилетним сыном приехала в Ленинград, к свекрови. Но именно здесь, как ни странно, случилось, быть может, главное провидение в его жизни: они непременно должны были встретиться, он и этот северный город.

Брат любил и знал его в подробностях. Его сделал своим главным героем. Он вообще по-настоящему любил три вещи в жизни: Город, море и русский язык.

Алька не был домашним ребёнком. У него было нормальное детство ленинградских мальчишек. Носились по дворам, залезали на крыши, дрались, катались на плотах по Ждановке. Учился он всегда блестяще. И наставлял нас: учиться надо на пять или на два, где два было редким допустимым исключением.

А ещё он отлично рисовал. Карандаш, тушь, акварель. Помню, как, расстелив на полу большой лист ватмана, он делает нам в школу стенгазету с смешными рисунками и, макая плакатное перо в красную тушь, широко пишет название: «Колючка». Его акварели я от избытка чувств клеила прямо на обои. Увы, многочисленные переезды ничего не сохранили. Да и сама привычка рисовать с годами у него почему-то исчезла.

В 1962-м он поступил в Ленинградское Суворовское училище. Тогда брали после четвёртого класса. Конечно, он сам не мечтал оказаться в казарме с бритой головой. Возможно, причин для такого решения старших было несколько: в новом браке мамы родились мы, сёстры, большая теперь семья всё ещё жила в коммунальной квартире, да и с отчимом отношения у него были трудными. Это была несправедливая ссылка, в которой он, кстати, никогда не винил маму.

Но удивительно, что при всех невзгодах тех лет, он сохранил о кадетке очень яркие и тёплые воспоминания. Торжественность Воронцовского дворца и Мальтийской капеллы, история места и сам дух их мальчишеской жизни со всей романтикой и муштрой станут потом страницами его романа. А ещё там была великолепная библиотека…

Жизнь в кадетке закончилась в 1967-м. Как-нибудь в другой раз стоит рассказать подробно, что именно там случилось, да и архивы училища пора посмотреть, но если вкратце, то был бунт против одного офицера-самодура. По сути, это был дерзкий заговор. Когда всё раскрылось, последствия не замедлили сказаться: после крупного скандала, угроз статьями и посадками всё замяли и зачинщиков выгнали из училища. То, что брат был в их числе, меня никогда не удивляло.

И то, что он сделал в следующие два года – тоже не удивляло. А он просто поднялся и сделал шаг дальше. В шестнадцать лет, оказавшись на улице со справкой вместо аттестата, он нанялся слесарем в мастерские ОКБ Мингеологии, которые располагались где-то в недрах Петропавловской крепости, поступил в вечернюю школу и – закончил её с медалью, что было неординарным событием для вечерней формы обучения.

Получив медаль и аттестат, он пришёл в Макаровку. Поступать в Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала Макарова решил давно. Быть капитаном дальнего плавания – хорошая мечта для того, кто вырос в городе у моря. Как медалист, сдал один экзамен, получил заслуженную пятёрку по математике и фактически уже был зачислен, когда какая-то сволочь настучала про скандал в Суворовском. И хотя дело то было уже закрыто, а из райвоенкомата получена бумага, что претензий к Стрижаку нет, трусливое начальство его отчислило.

Все мечты рушились. Была злоба и опустошение. Август заканчивался, но приёмные экзамены на вечерние отделения ещё шли. Мама уговорила сдать документы на механический в Ленинградский текстильный институт, где работала сама на кафедре иностранных языков. Думаю, ему было почти всё равно куда идти. К тому же тут снова всё было иронично просто: один экзамен, пятерка, зачисление. Только его первый курс оказался коротким: он вдруг забрал документы и пришёл в военкомат – хочу на флот.

Мама была расстроена. Декан умолял её переубедить сына: «У него блестящие математические данные. Переведём на дневное, оставим на кафедре, аспирантура…» Но «переубедить» – это было не про Алика.