Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

«Так на какой, говорите, широте и долготе находился ваш тральщик? Вы же давно идёте по суше!». Авторы Стрижака любили. Он был идеальным редактором: проверял всё. Его знали везде, от архива ВМФ на Халтурина (ныне Миллионной), что напротив Атлантов, до Центральной военно-морской библиотеки в Инженерном замке.

Впрочем, были и другие рукописи, где правда о войне была столь беспощадна, что пройти цензора не могла ни при какой редакторской поддержке.

В книжке «Как рассказывал Грищенко» брат писал так:

«Некогда я служил в издательстве, готовил к печати рукописи героев войны. Редакторское дело, даже когда его любишь, занятие довольно нудное. И в «работе с автором», если автор не дурак и не чинуша, лучшим удовольствием было отодвинуть рукопись и попросить: „А расскажите, как всё это было на самом деле…“ И начинались истории удивительные, незаписанная летопись войны».

Это был бесценный опыт. Понимание сути войны из первых рук. Особая школа оценки документов, поступков людей, сбора подробностей, анализа побед и поражений.

Историей войн и конкретно войны на Балтике брат будет заниматься всю жизнь. Ко многим из тех своих собеседников до последних лет сохранит искреннее уважение. Но особым человеком в его жизни стал Пётр Денисович Грищенко – каперанг, подводник, герой. В 1979 году в Лениздате вышла его книжка «Соль службы», редактором которой был наш брат. Он любил Грищенко за смелость и честность. И эта «незаписанная летопись» из их долгих бесед позже, дополненная новыми фактами и архивами, тоже станет текстом, бесценным документом истории войны балтийского подплава.

Вслед за Тыняновым Алик призывал не верить документу. Не верить слепо. Но после каждой его статьи или книги поднимался стон официальных толкователей: Стрижак переписывает уже ладно скроенную нами историю!..

Тогда же в круг интересов брата как историка вошло ещё одно имя: Маринеско. Он писал о нём много. По сути был первым, кто начал выводить имя Маринеско из-под глухой завесы официального умолчания: «Народ сам избрал его в герои, и такое звание никому не отнять».

Жаль, что не написал о нём большую книгу. Когда легендарному подводнику наконец вернут (по факту впервые присвоят) звание Героя Советского Союза, о нём тут же напишут разные книги и снимут разные фильмы. Алик издаст лишь тонкую книжку в пол-листа «Май 45-го: кто мешал Маринеско атаковать?».

А в 1996-м издаст ещё одну – «Секреты балтийского подплава». Жёсткую, без лирики и желания сгладить факты, дабы потрафить официально признанным героям-военачальникам. Да и правильно она будет называться так: «Секреты Балтийского подплава не утаить в глубинах флотских архивов». Знаю, её очень ценят военные моряки.

Но всё это будет позже. А пока стоят семидесятые. Ему нет и тридцати. Он высок и тогда ещё строен, весел, широк в плечах, уверен в себе. У него много друзей и ещё больше влюблённых в него женщин. И было за что.

Брат и правда был очень ярким. Нередко резким. Как любой умный человек – не терпящим глупости. Не помню, чтобы мы когда-либо за завтраком обсуждали, «кто чего достал», бытовые разговоры ему вообще были не интересны.

Он был фантастическим рассказчиком. Одним из самых образованных людей, которых мне приходилось встречать в жизни. Мы были просто избалованы роскошью получения знаний в стенах собственной квартиры. Можно было задать ему любой вопрос от законов физики до Пунических войн, а дальше только слушай не просто точный, но развёрнутый и интересный ответ. Спросить у брата – была норма. Всегда. Помню, Алик собирается уходить, он уже одет, опаздывает, а я, малявка совсем, бегу с вопросом «Алик, подожди, что такое иудаизм?». Он хохочет и вываливается за дверь со словами: нет, знаешь, не успею сейчас, давай вечером!..

Он был моими главными университетами. Это точно. Уже в наши с Юлей студенческие (и конечно, университетские) годы мы ночами напролёт сидели втроём на кухне, которая была неуклюже вписана между его махонькой комнатой и длинным коридором в нашей квартире на Петроградской, и за чаем или бокалом вина просто разговаривали. Иногда часа в три выходила мама и говорила с укоризной: «Алик, ты слишком много куришь. И вообще, дети, не пора ли вам спать?..»

На многое – в жизни, истории, литературе – я до сих пор смотрю его глазами. И до сих пор боюсь вляпаться в речевую или фактическую ошибку, за которую раньше можно было получить короткое: никогда так больше не говори…

В 1974 году он впервые принёс книжку – сборник «День поэзии» с его стихами. На телевидении в прямом эфире молодые актёры ленинградских театров сыграли одноактную пьесу «Дешёвое колечко» (были ещё времена, когда театр показывали по телевизору). Он стал ездить на семинары молодых писателей, а в сборнике «Молодой Ленинград» напечатали первую повесть. Казалось, всё начинается правильно. И мы сами с каким-то интересом привыкали к тому, что наш брат – «молодой писатель».