Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

В середине семидесятых его с трудом привезли поездом из Крыма в Ленинград. По версии, которая была выдана маме и бабушке, он пошёл купаться в шторм и был вынесен на скалы. Разбился страшно. Что, впрочем, зная его характер, могло быть правдой. Сначала несколько месяцев лежал в южной больнице (с просьбой к врачам ничего не писать домой), потом его ждали месяцы в Военно-медицинской академии. Клиника академии, выходящая жёлтым фасадом на Фонтанку, очень узнаваема в «Мальчике».

И всё-таки считать книгу автобиографической никак нельзя. Да и предупреждал автор:

«Меж правдой и хорошим письмом существует связь жёсткая и недвусмысленная. Другое дело, что литература – не вахтенный журнал и не протокол. Сказка – ложь, и литература есть чистый вымысел. Чепуха, будто литератор „отражает жизнь“. Хороший писатель творит жизнь, он создаёт свой мир: своею мыслью, талантом, пером».

В тот же девяносто третий год пришла ещё хорошая новость: роман издали в одном из самых авторитетных французских издательств Albin Michel. Представляя его своему читателю, оно писало:

«Дебютный роман Олега Стрижака – шедевр современной русской литературы, созданный в соответствии с великими традициями „тотального романа“ Гоголя и Достоевского».

Французам действительно роман нравился. Но удивляло то, как быстро по сравнению с ещё тяжёлой постсоветской издательской системой они работали. Алику быстро выправили паспорт, и он отправился в Париж, где кроме презентаций и конференций был сразу подписан договор на издание следующих его книг. И едва толстый том романа в белоснежной обложке вышел к французскому читателю, автор был номинирован критиками на престижную премию Медичи и удостоен награды Литературного салона Бордо.

Премию Бордо Стрижаку и Битову вручали в Петербурге, в Доме писателей на Шпалерной, после чего вся французская делегация приехала к нам домой, где мама устроила обед…

В октябре 1993-го этот Дом писателей сгорел дотла. А потом рухнула и наша франко-русская идиллия. Случилось то, чего французы явно не ожидали: Алик внимательно, с карандашом, прочёл весь французский перевод. Он знал язык ещё с училища. Говорил редко, но читал хорошо.

Сейчас он был взбешён. Текст был принижен и кастрирован. В сложных местах, особенно большой сноски, переводчик поступал просто: либо переводил так, как сам это понял (!), либо вообще пропускал неудобное место. Другой бы стерпел, дабы не потерять выгодные и престижные связи, но не наш брат. Случился скандал. Союз распался, что было, конечно, очень жаль…

«Выдающийся современный русский роман, написанный в духе прошедших времен»;

«Олег Стрижак – один из носителей великой дореволюционной культуры России»;

«На страницах романа Петербург сам говорит о себе»;

«Значительность сделанного Олегом Стрижаком заключается в удавшейся попытке культурного онтогенеза…» – писали «Монд», «Фигаро», «Русская мысль» и разные другие умные издания и критики. Больше всего мне нравилось: «Если вы хотите узнать Петербург, читайте Достоевского, Белого и Стрижака».

В его маленькую квартиру на Васильевском ещё долго приезжали журналисты из тех же монд и фигаро. Но он никогда не заботился о каком-либо пиаре, становясь главным врагом самому себе. Искренне восторженным собеседникам он говорил: не надо диктофона, давайте просто поговорим. И они убывали на свои родины очарованными, но статьи не выходили, широкий интерес падал.

В России в читающих кругах роман обсуждали ещё долго. Скоро книгу было не достать. Допечатывать же тираж уже было некому. «Лениздат» доживал последние дни.

Всё это было очень и очень не вовремя. Началась пора хронического безденежья. Литературный труд не мог более прокормить. Ещё вчера гонорар за книгу позволял работать минимум год. А теперь деньги настолько обесценились, что, когда «Мальчик» вышел, гонорар за этот многолетний труд составил ровно три моих зарплаты корреспондента газеты «Смена».

Когда в 1996 году вышли «Секреты Балтийского подплава», в предисловии уже было сказано, что «книга издана на средства автора, но автор беден, и деньги дали бывшие офицеры-подводники». Так началась длинная череда лет, когда он будет издавать написанное тонкими книжками, маленькими тиражами и только на средства друзей или доброжелателей. Никогда больше ни одна книга не выйдет в официальном издательстве за официальный гонорар.

Пришло время, которому была не нужна хорошая литература. Писателем теперь мог стать любой. Цензуры больше не было (победа!), редактуры тоже (беда). Некогда высоко ценимый интеллигенцией советский самиздат превратился в пародию: теперь самоиздавались все, кто находил деньги. К концу девяностых каждый второй в стране уже издал какую-нибудь книжонку и гордо называл себя писателем. А за ними в «самой читающей стране» вмиг деградировали читатели: писателями теперь вообще считали только тех, кто сидел в телевизоре.

Когда-нибудь ещё подсчитают ущерб, который нанесло русской литературе это десятилетие…