Иногда к имени поденщика добавляют имя его матери (или мужа, если речь идет о женщине) или места, откуда он родом.
Так и получилось: Максимилиан Беззубый и Максимилиан Толстоногий; Роза Огуречная и Роза Ассо́н, Адрие́н Ламберто́н и Адрие́н Курбари́ль.
— Жюльен Ашу́н!
— Здесь!
— Двадцать один франк, четыре су.
Жюльен, получив деньги, продирается через толпу, бросает деньги на землю, топчет их, проклинает управляющего и всю его родню, богохульствует, потом, кипя от злобы, подбирает деньги и уходит, ворча:
— Жаль, что я еще не подох, черт побери!
Потом наступает очередь полольщиков, называемых «травяные люди», вскопщиков, работающих сдельно, возчиков, погонщиков мулов, и, наконец, дело доходит до малолетних — старших братьев и сестер моих товарищей, которым мы завидуем по субботам, когда управляющий выдает им столбики никелевых монет, а иногда даже бумажные деньги, как взрослым.
После окончания выплаты вся толпа переливается на Негритянскую улицу. Некоторые выглядят беззаботными и даже довольными. Другие не скрывают разочарования. Они долго разглядывают зажатую в руке зарплату, высчитывая, сколько останется после того, как они заплатят долг в лавочку управляющего. Они покачивают головами, вздыхают: «Э-бе! Господи!» — и уходят понурив голову.
Есть и такие, вроде Асселина, которые вообще ничего не получают: один хлебец, четверть фунта рыбы, бутылка рома в день — и вся его зарплата остается в лавочке плантации. Вот почему Асселин слывет самым расточительным и распущенным человеком в Петиморне.
А для нас, детей, субботний вечер — сплошной праздник. В разных местах торговки зажигают под деревьями факелы, расцвечивая ночь букетами огней.
Мужчины покупают большие хлебцы с золотистой рыбой; лавочка кишит любителями рома. Женщины предпочитают пирожки, а мелюзга обожает грызть орехи.
Ярмарка затягивается до глубокой ночи, продолжается еще долго после того, как мама Тина, выловив меня из толпы, утаскивает домой.
Даже в постели я не сразу засыпаю, настолько я взбудоражен оживлением, шумом, огнями.
И все эти ходящие ходуном плечи и бедра, блестящие глаза и сверкающие улыбки — все это в хмельном самозабвении поет жаркими, словно лесной пожар, голосами и танцует, танцует, танцует…
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Воскресенье легко отличить — оно наступает на другой день после получки. В этот день почти все жители нашей улицы сидят дома, стесняя нашу свободу.
В поселке стоит тишина, от которой мы прямо-таки заболеваем, тем более что мы принуждены изображать из себя воспитанных детей, не шуметь и не баловаться.
Взрослые слоняются по дому, подметают, полют траву у порога, разбирают свои постели и вытаскивают доски и подстилки на солнце, чтобы убить насекомых. Приходится и нам помогать им в этих занятиях.
Я не люблю воскресенья.
Одно меня утешает: в этот день после обеда мама Тина открывает наружную дверь и окно своей спальни и ложится отдыхать, а я, как только она засыпает, бегу к мосье Медузу.
Мой старый друг обычно сидит под манговым деревом около хижины. Или, приоткрыв дверь, дремлет внутри. В хижине темно, несмотря на то что день врывается туда через квадратное отверстие в стене напротив двери.
Меблировка состоит из камня, вросшего в землю, который не потрудились выкопать, когда строили хижину. И, к счастью, — Медуз положил на камень конец широкой доски, другой ее конец упирается в пол. Получилась прекрасная постель.
Растянувшись на голой доске, отполированной его телом, старик храпит. Полоса света не достает до него; в полутьме доска, пол, мосье Медуз и его одежда сливаются в одну общую массу, из которой торчат заросли его колючей бороды. Я подхожу тихонько. Но тотчас же раздается его голос, который мне кажется похожим на что-то старое и пыльное:
— Это ты… Я не сплю, знаешь ли. Просто решил дать отдых своим старым косточкам…
Раскурив трубку, которая лежала в углублении на камне, он с трудом поднимается, и мы выходим наружу, под манговое дерево.
Наш разговор состоит из длинной серии вопросов, которые я задаю и на которые он добросовестно отвечает.
Например, я спрашиваю его, касается ли небо земли и в каком месте.
Мне также хочется знать, откуда беке берут свои богатства. Мосье Медуз объясняет мне, что богатства у них от дьявола.
Впрочем, я уже интуитивно понимал, что дьявол, нищета и смерть представляют собой вроде как одно лицо, вредоносное, главным образом для негров. И я часто гадал, чем негры досадили дьяволу и беке, что те их так беспощадно угнетают.
Иногда из прутиков и кусочков дерева Медуз мастерил мне игрушки, похожие на человечков или животных, и я забавлялся ими, пока не наступал час сказки.
НА РЕКЕ
Воскресенье… Понедельник.
В понедельник мама Тина берет меня с собой на реку.
Река протекает далеко от поселка; чтобы добраться до нее, надо идти довольно долго.
Мы выходим рано, так как мама Тина хочет прийти первой, чтобы занять место около большого камня с углублением в виде таза, где она сможет намочить белье.
Прачки располагаются повсюду вдоль реки в тех местах, где не слишком глубоко, и, болтая и напевая, трут и колотят свое белье.