Мальчик с голубыми глазами

Я уже поднимался по лестнице, когда мать остановила меня. Посмотрев вниз, я увидел ее макушку: пробор в черных волосах, который с течением времени из узенькой тропинки превратился в четырехполосное шоссе. Мать давно уже красит волосы, но это одна из тех вещей, о которых мне знать не полагается, как и об «игрушках», спрятанных в ванной, как и о том, что случилось с моим отцом. Однако мне не разрешается иметь от нее секреты. Вот и сейчас она пытливым взором впилась в мой виноватый профиль, а я стоял на лестнице, точно косуля в свете фар, и ждал, когда на мою бедную голову обрушится удар молота.

Наконец она открыла рот, и голос ее, к моему удивлению, звучал почти весело.

— По-моему, тебе бы неплохо как следует вымыться. Твой обед в духовке. Кусок цыпленка с перцем чили, как ты любишь. А еще я испекла лимонный пирог.

И ни слова о грязи на лестнице или о том, что я на полчаса опоздал!..

Иногда, кстати, такое вступление хуже всего. Я вполне могу сосуществовать с ней, когда она злая. Но когда она нормальная, у меня начинает болеть душа, потому что именно в такие дни внутри вновь просыпается чувство вины, а вместе с ним приходят головная боль и тошнота. Тогда я особенно остро ощущаю, какие мучения доставляют матери распухшие от артрита суставы, как у нее болит спина, как тяжело ей бывает встать; в такие дни я чаще вспоминаю, как мы жили когда-то, еще до того, как родился мой брат и я был ее Голубоглазым…

— Да я пока вроде не голоден, мам.

Я ожидал, что уж на это-то она прореагирует. Однако она с улыбкой сказала:

— Ладно, Би-Би, отдохни немного.

И вернулась на кухню. Меня это удивило и как-то странно встревожило. Больно уж легко на этот раз мне удалось сорваться с крючка. И все-таки хорошо было снова оказаться в своей комнате и спокойно усесться в кресло с бокалом вина и бутербродом, а к поврежденной руке приложить компресс со льдом.

Чуть передохнув, я первым делом включил компьютер и заглянул в веб-журнал. На badguysrock ничего интересного не было, зато мне пришла целая куча писем, главным образом от Клэр и Крисси. И ни одного от Альбертины. Ну и ладно! Может, она до сих пор переживает. Это ведь настоящее потрясение — вдруг убедиться, что ты способен на убийство. Ей всегда так хотелось верить в идеалы. Хотя в реальности граница между добром и злом настолько размыта, что ее и разглядеть-то почти невозможно; и лишь очень не скоро после того, как вы эту границу пересечете, вам становится ясно, что она вообще существует.

Альбертина, о Альбертина. Сегодня я особенно сильно чувствую, как мы с тобой близки. Благодаря этой непрерывной боли в запястье я ощущаю, как бьется твое сердце. А ведь я желаю тебе всего наилучшего, и ты прекрасно это знаешь. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. А когда твоя цель будет достигнута, ты, возможно, сумеешь отыскать в сердце маленький уголок и для меня, для того Голубоглазого, который понимает тебя гораздо лучше, чем ты можешь себе представить…

10

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ ALBERTINE

Время:23.32, среда, 20 февраля

Статус:ограниченный

Настроение:нетерпеливое

Ни словечка от Голубоглазого. Впрочем, я и не ожидала послания от него, а если и ожидала, то не так скоро. Я догадываюсь, что сейчас он на время заляжет, точно зверь в своем логове. И снова выползет наружу не раньше чем дня через три. Сначала проверить, что творится вокруг. Затем выработать план действий. И только тогда сделает первый шаг. Именно поэтому я свой шаг сделала сегодня — сняла с банковского счета все деньги, привела в порядок все дела и сложила вещи, готовясь к неизбежному.

Я не надеюсь, что у меня все легко получится, не в этом случае. А уж у него — тем более. Он выбирает такие способы действий, которые обманывают его собственный мозг, состоящий из перепутанных проволочек, заставляют этот мозг думать, что он, Голубоглазый, не виноват в собственных поступках, а тем временем жертва попадет в ловушку, которую он искусно для нее установил.

Интересно, какой план он разработает на этот раз? Столь ясно обозначив свои намерения, я никак не могу ожидать, что для меня он сделает исключение. Он обязательно попытается меня убить. У него просто нет выбора. А его чувства ко мне — каковы бы они ни были — порождены собственной виной и ностальгией. Я всегда отдавала себе отчет, кто я для него. Тень, призрак, отражение. Суррогат Эмили. Я понимала это, но мне было все равно — вот как много он для меня значил.

Но люди словно костяшки домино: одна упадет — и за ней повалятся остальные. Эмили и Кэтрин, папочка, доктор Пикок и я, Найджел, и Брен, и Бенджамин. И редко бывает ясно, с чего все начинается; мы ведь владеем лишь частью своей личной истории.