Мальчик с голубыми глазами

Я даже думала обратиться в полицию. Хотя, согласитесь, это звучит довольно абсурдно. Я легко представляю себе их лица, их сочувственные улыбки. Я могла бы продемонстрировать им его признания в Сети — если это действительно признания, — но в глазах полиции именно я, а отнюдь не он выглядела бы сумасшедшей особой, заблудившейся в мире фантазий. И я не смогла бы убедить их, что он ведет себя как ярмарочный фокусник, который, готовясь показать зрителям, как он будет пилить пополам ассистентку, всегда старательно приглашает всех проверить, что никакого подвоха нет.

Взгляните, никаких уловок. Никакого потайного люка. И в рукаве ничего не спрятано. Его преступления совершаются публично, у всех на виду. Для меня открыть рот сейчас означало бы просто повернуть свет прожектора на себя, то есть прибавить еще один скандал к истории, которая и так уже обросла всевозможной ложью. Я легко могу представить, как мои отношения с Найджелом окажутся под лупой. Я прямо-таки вижу, как газетчики сбегаются со всех сторон, вылезают из своих нор, точно изголодавшиеся крысы, набрасываются на клочки моей жизни, и без того уже разорванной и разгрызенной, и уносят их, чтобы выстлать дно своих вонючих нор…

Я шла мимо Дома с камином. Благодаря рассказам Голубоглазого я хорошо знала этот дом. На самом деле я видела его лишь однажды, да и то тайно, когда мне было лет десять, но прекрасно помню сад — сплошные розы и ярко-зеленые лужайки, — большую парадную дверь и рыбный пруд с фонтаном. Внутри я никогда не была, хотя папа часто описывал мне то, что там таится. И вот через двадцать лет мне наконец удалось с фантастической легкостью, ничуть, впрочем, меня не удивившей, отыскать путь к этому дому. Уроки закончились в восемь часов, уже опускались мутные сумерки, пахнувшие дымом и кислой землей, и туман, окутывая здания и машины, светился возле уличных фонарей оранжевым нимбом.

Дом оказался заперт, как я и предполагала, но передняя калитка легко открылась; дорожка, ведущая к крыльцу, недавно была прополота и вычищена. Я догадалась, что это дело рук Брендана, он всегда ненавидел беспорядок.

Огни полицейской машины вспыхнули и проплыли мимо, отбрасывая на зелень белые пятна света. На стене розария на несколько секунд застыла моя гигантская тень, словно указывавшая вниз, на тропинку, которая пересекает лужайку.

Я попыталась представить себе этот дом как свой собственный. Этот добрый, радушный дом и сад. Если бы Эмили была жива, дом и сад теперь принадлежали бы ей. Но она умерла, и все богатство досталось ее семье, точнее, тому, что от семьи осталось: ее отцу, Патрику Уайту, а потом наконец от папочки перешло ко мне. Жаль, что я не смогла отказаться от такого подарка. Но теперь слишком поздно; и куда бы я ни пошла, Эмили Уайт следует за мной. Эмили Уайт и ее цирк ужасов: все эти злорадные ненавистники, сплетники, газетчики…

Окна верхнего этажа были закрыты дощатыми щитами. На поблекшей от дождей и ветров входной двери кто-то недавно написал черной краской из пульверизатора: «ГНИТЬ ТЕБЕ В АДУ, ИЗВРАЩЕНЕЦ».

Найджел? Нет, конечно нет. Я не верю, что Найджел, как бы его ни старались спровоцировать, причинил бы вред старику. А что касается второго предположения Брендана — насчет того, что Найджел якобы никогда меня не любил, что он затеял все это исключительно ради денег…

Нет. Это игры Голубоглазого, это он старается отравить все вокруг. Если бы Найджел обманывал меня, я бы догадалась. И все же я не могу выбросить из головы то письмо, из-за которого он пришел в бешенство и как угорелый выскочил из дома. Что там было? Может, Брендан шантажировал его? Угрожал раскрыть его планы? Или Найджел действительно был в чем-то замешан? В чем-то таком, что вело к убийству.

Щелк.

Негромкий, но такой знакомый звук. Несколько мгновений я стояла, прислушиваясь; кровь, точно волны прибоя, гудела у меня в ушах, кожу покалывало от нервного жара. Мелькнула мысль: неужели меня нашли? Может, это именно то, чего я так боялась?

— Есть тут кто-нибудь?

Ответа не последовало. Лишь деревья шелестели, перешептываясь с ветром.

— Брендан! — крикнула я. — Брен? Это ты?

По-прежнему никакого движения. Наступила полная тишина. Но я понимала: он наблюдает за мной, я ведь столько раз ощущала это прежде. У меня даже волосы на затылке зашевелились от нехорошего предчувствия, по спине поползли мурашки, во рту вдруг пересохло и появился какой-то кислый привкус…

Тут я снова услышала тот же щелчок.

Щелчок затвора фотообъектива. Такой вроде безобидный, но полный ужасных угроз и воспоминаний. Затем раздались его крадущиеся шаги — отступая, он почти бесшумно пробирался сквозь кусты. Он всегда действует очень тихо. Но я всегда его слышу.

Я направилась в ту сторону, откуда донесся шелест, и раздвинула кусты руками.

— Почему ты преследуешь меня? — спросила я. — Чего тебе надо, Брен?

И тут мне показалось, что его шаги звучат теперь у меня за спиной — в зарослях что-то тихо шуршало. Теперь в моем голосе появились соблазнительные нотки — этакая бархатная кошачья лапка, готовая цапнуть ничего не подозревающую крысу.