Ты была превосходной слушательницей. Если честно, порой я забывал, сколько тебе лет, и обращался с тобой как с ровесницей. Я открыл тебе свои особенности — свой дар. Я демонстрировал свои порезы и синяки. Я рассказывал о докторе Пикоке и о тех тестах, которым он меня подверг, прежде чем остановил выбор на моем брате. Я продемонстрировал тебе кое-что из сделанных мною снимков и признался в том, в чем даже матери не мог признаться: что единственная моя мечта и цель жизни — улететь отсюда далеко-далеко, на Гавайи…
Бедная маленькая одинокая девочка! Разве у тебя был еще кто-то, кроме меня? Целыми днями работавшая мать, отец отсутствует, ни бабушек, ни дедушек, ни соседей, ни друзей. Да, пожалуй, и впрямь никого, кроме меня, у тебя не было. По-моему, ты была готова сделать для меня буквально все.
И пусть никто даже не заикается о том, что восьмилетний ребенок не способен испытывать столь сильные чувства. В подростковый период почти каждый ощущает неясную тоску и стремление к мятежу. А взрослые стараются позабыть об этом, пытаются обмануть себя, внушить себе мысль, что дети чувствуют всё слабее, что любовь приходит позже, вместе с половой зрелостью, являясь как бы компенсацией за потерю благодати…
Любовь? Ну да. Ведь существует столько ее разновидностей. Есть eros — самая простая и скоротечная форма любви. Есть philia — дружба, верность. Есть storge — привязанность, как у ребенка к родителям. Есть thelema — любовь в соответствии с волей. И наконец, agape — любовь платоническая, к другу, к миру, к незнакомцу, которого видишь впервые, ко всему человечеству.
Но всего о любви не знали даже древние греки. Любовь — как снег, слов о ней так же много, как снежинок, каждое уникально и, по сути, непереводимо. Разве существует конкретное название любви, испытываемой к человеку, которого всю жизнь ненавидел? Или любви к чему-то, отчего тебя тошнит? Или той сладостной, болезненной нежности, которую испытываешь к своей будущей жертве?
Пожалуйста, поверь мне, Альбертина. И прости за все, что с тобой случилось. Мне не хотелось причинить тебе боль. Но ведь безумие заразительно, не правда ли? Как и любовь, безумие помогает поверить в невозможное. Оно сдвигает с места горы, оно осмеливается иметь дело с вечностью, а порой даже заставляет мертвых восстать из гроба…
Ты спрашивала, чего мне нужно от тебя и почему я просто не оставлю тебя в покое. Ну что ж, Альбертина, объясняю: ты должна сделать для меня то, чего сам я никогда сделать не смогу. Ты совершишь тот единственный акт, который наконец освободит меня. Этот план зрел у меня двадцать лет. Сам я никогда не осуществил бы его, но тебе это будет чрезвычайно легко…
Тяни карту. Любую.
Фокус состоит в том, чтобы заставить простака поверить: карта, которую он выбрал, действительно выбрана им самим, а не за него. Бери любую карту. Например, мою. Которая чисто случайно окажется…
Неужели не догадалась?
Тогда тяни карту, Альбертина.
8
Он играет со мной. Это у Голубоглазого получается просто отлично. Раньше мы без конца баловались разными играми, так что граница между правдой и вымыслом почти всегда казалась какой-то размытой. Мне бы следовало его ненавидеть, и все же я понимаю: кем бы он ни был, что бы ни делал, я всегда отчасти за это в ответе.
Почему он так поступает со мной? Чего хочет добиться на этот раз? Все герои истории мертвы: Кэтрин, папа, доктор Пикок, Бен, Найджел и, самое главное, Эмили. И все же, когда Брен на семинаре читал свой рассказ, мне вдруг стало трудно дышать, у меня шумело в ушах, голова кружилась, и я понимала: вскоре меня опять начнет преследовать знакомая музыка Берлиоза, и аккорды будут звучать все громче и громче…
— Что с тобой, Бетан? Ты здорова?
Голос его звучал участливо, но все же я услышала в нем легкую насмешку.
— Извините. — Я встала. — Мне, пожалуй, лучше уйти.
Клэр несколько раздраженно на меня взглянула, но уже в следующую минуту выразила мне полное сочувствие. Притворное, конечно. Ну еще бы: ведь я не только прервала столь интересную историю, но и привлекла всеобщее внимание!
— Ты что-то не слишком хорошо выглядишь, — прошептал Брендан, наклоняясь ко мне. — Надеюсь, это не из-за моего рассказа…
— Да пошел ты… — прошипела я и направилась к двери.
Он лишь печально пожал плечами. Странно, но после всего, что он натворил, я каждый раз чувствую, как екает мое сердце и наполняется грустью душа, стоит ему посмотреть на меня. Он сумасшедший. Лживый. Безусловно заслуживает смерти. Но порой я невольно подыскиваю для него извинения. Хотя все случилось очень, очень давно. И мы тогда были совсем другими. И оба уже уплатили за содеянное назначенную цену, оба оставили часть себя там, в прошлом, так что теперь ни он, ни я не можем вновь обрести целостность, как не можем и спастись от преследующего нас призрака Эмили.