Мальчик с короной

— Да уж, батюшка, только тем и поможешь, что изволишь взять Любашу к себе в кухарки. Может, Нефед и отстанет, коли увидит, что она при благородном господине. И с голоду Любашка зимой не помрет, а уж она, барин, тебе отработает!

Я согласился взять к себе Любашу, спросив только, как они дошли до столь бедственного положения.

— Как же, батюшка, не дойти! — сказала старуха, поднявшись с коленей и, видимо, успокоившись за судьбу Любаши. — Мы, чай, не в Сибири родились, а в России, в имении благородного дворянина Александра Ивановича Кучкина. Были мы его дворовыми людьми и жили на всем готовом. Супруг мой Ардальон — царствие ему небесное! — лакеем служил, а я на кухне стряпкой. Господин наш Александр Иванович Кучкин был древнего боярского рода, но беден и в сражениях шибко изувечен. «Пропадет род мой на земле Русской! — говорил он. — Пропадет и сгинет бесследно! А могли бы еще Кучкины послужить Отечеству и кровь за него свою благородную пролить! А теперь как вынесут меня в сад, так трава и то никнет от жалости ко мне, одинокому…»

Очень мы его, хозяин, жалели, а больше всех дочка моя, Настенька. Соберет, бывалоча, Настенька цветов простых полевых и барину на грудь его богатырскую положит, когда он в саду, от горестей своих уставши, задремлет. Положит цветочки, поплачет и убежит, чтоб, не дай бог, кто заметил. А барин наш, сердешный, проснется, увидит цветы и улыбнется: «Не буду допытываться, кто мне васильки на грудь дожит, а видно, у того человека душа голубая, как у голубых васильков!» А Настя, как услышит слова его приветливые, так зардеется. Как уж они слюбились — один бог нас, грешных, знает, но к Покрову затяжелела Настя, и барин объявил нам всем, рабам своим немногим, что женится на Насте… Я, говорит, на холопке своей женюсь, но зато русской нашей крови, и не стыдно мне, а стыдно, что другие, еще знатнее моего роду, на немках женятся и князей уже не русских, а немецких рожают! И не люба им наша Русская земля, и стыдятся они роду своего, и языка, и обычаев наших!

И, сказав это, заплакал он горькими, жгучими слезами и голову свою буйную на грудь уронил…

Перед самым венчанием открылись в одночасье его раны, кровь хлынула и умер он, оставив всех нас сиротами. Имение его отдали в царскую казну, а нас отпустили на все четыре стороны, так как вышел указ о воле. Поехали мы, батюшка, в Сибирь, к дальнему нашему сродственнику, купцу Жиганову, а по дороге, на самом тракте Сибирском, родила Настенька Любашку.

Старушка погладила и перекрестила стоявшую рядом внучку.

— Принял нас купец Жиганов: мужа моего определил лабаз ночью стеречь, а меня с Настей в стряпки на кухню отправил. «Сыты будете! — сказал. — А по нашим временам и того довольно… Только уговор: хоть раз увижу ублюдка твоего, Настасья, — всех прогоню!» — И зажили мы, батюшка, от всех хоронясь и прячась. Любаша и свету божьего не видала ребеночком — все подле нас на кухне да в чулане с картофелинками играла. И все бы ничего, да сидельцы и приказчики из лавок очень часто Настю забижали, говоря: «С барином любилась, а с нами и подавно можешь!» Ночью, как я пошла мужу своему еду относить, ворвались они на кухню и снасильничали над Настей. Через два дня удавилась Настя на чердаке, прости господи! Так ее жизнь коротенькая и кончилась…

Не стану, Левушка, утомлять тебя дальше рассказом старухи. История ее, начавшись так необычно, окончилась по обыкновению полной нищетой и убогостью. Много таких людей бродит по России. Отмена крепостного состояния не влила бодрости и свежих сил в крестьян — так больной, выздоровев, еще долго не верит в себя и ходит, опираясь на палочку. «Народ освобожден, но счастлив ли народ?» (Помнишь у Некрасова?)

Для бывших же дворовых — людей без земли, без состояния, без кровных деревенских связей, отвыкших и не знающих уже крестьянской работы, отмена «крепости» оказалась гибельною.

Любаша осталась жить у меня. Лишенный благодаря ее заботам досужих хлопот, я продолжаю много и в спокойствии читать, изредка выглядывая на улицу.

Теперь, Левушка, опишу тебе более подробно личность моего загадочного постояльца Рощина. Как видишь, мои наблюдения не проходят совсем даром, и если уж Рощин смог так сильно разбудить мое любопытство в начале нашего знакомства, то теперь я и заснуть не мог, не подумав как следует о моем постояльце.