Мальчик с окраины

Всю зиму пулемет Скворцова стучал в новом тире. Каждое утро на рассвете уборщица сгребала в кучу гору стреляных теплых гильз и складывала их в ящик. А Скворцов с механиком шли в цех, где «дожимали» отдельные детали механизма.

Пулемет мужал и креп в своей беспрерывной огневой тяжелой работе.

Федор Васильевич частенько наведывался в тир, справляясь о «темпике». Он подолгу сидел, прислушиваясь к грозному реву машины. И однажды, когда машина работала особенно хорошо, а ключ от отделения блиндажа, где стоял темпомер, находился у механика, Федор Васильевич, не выдержав, снял пиджак. Он просунул свое тело в узкое отверстие амбразуры, исчез в нем. Через несколько секунд его голос, придавленный тяжестью броневых стен, прозвучал глухо, словно из подземелья:

— Борис Гаврилович, или темпомер врет, или твой пулемет. Но это же не темп, это сплошной посыл какой-то. Я даже не понимаю!

Взволнованный, он не мог выбраться обратно из блиндажа и только совал свою руку в амбразуру, чтобы поздравить Скворцова с победой.

И снова наступила весна.

Пулемет решено было испытать на открытом полигоне.

Батов вызвался отобрать капсюли для будущих испытаний, чтобы ни одной заминки не могло случиться из-за патронов. Это была изнурительная работа. Крошечные, как плоские чечевичные зерна, капсюли нужно было осмотреть, отсортировать и отобрать из них несколько тысяч штук.

Через два дня Батов пришел в тир с опухшими, красными веками и темными пятнами под глазами. Но выражение лица его было счастливым: в зеленой глянцевитой коробке лежали отборные медные зерна.

Полигон уже успел покрыться свежей зеленью, яркой и удивительно нежной. Желтые цветы одуванчиков на круглых стеблях покачивались под тяжестью шмелей. Небо было прозрачное, как озеро.

На огромных толстых столбах из вековых стволов деревьев лежал навес полигона, поддерживая толстую земляную насыпь.

Белые мишеньки, прижатые к щитам, казались с дистанции по своей величине не более листка бумаги, вырванной из блокнота.

Оружейники расположились на краю рва и вели отвлеченные разговоры, не имевшие никакого отношения к предстоящим испытаниям. Они даже не смотрели на стоящий на костлявых сошках пулемет.

Это особое безразличие почиталось правилом хорошего тона: нельзя было волновать и без того взволнованного конструктора.

Федор Васильевич нюхал желтый одуванчик, пахнущий медом. Фаддеич рассказывал про свой дробовичок, которым он снял как-то с лету сразу трех уток и ни в одной из них не нашел дроби. «Насквозь бьет, вот это ружьецо!» — говорил он, обводя всех восхищенными глазами.

Николай лежал на спине и глядел в небо.

Представитель Наркомата обороны и Батов разговаривали об урожае, словно они всю жизнь были колхозниками и урожай для них сейчас — самое главное.

Скворцов возился у пулемета. Руки у него дрожали. Пытаясь победить эту дрожь, он старался все делать медленно и аккуратно.

Где-то далеко в лесу кричала кукушка.

Скворцов взялся за ручку пулемета, обвел глазами зеленое пространство полигона, посмотрел в сторону насыпи, где расположились оружейники, вздохнул, как вздыхает человек, стоящий на вершине обрыва, готовясь прыгнуть в неизведанную пучину, и нажал спуск.

Стонущий рев машины, протяжный, переходящий в сплошную, не существующую в музыкальной азбуке ноту, пронзил и заполнил собой все пространство.

Все вскочили и замерли, устремив глаза к щитам, к мишеням.

И вдруг вся гигантская насыпь, лежавшая на настиле, поддерживаемом толстыми бревнами, дрогнула и рухнула, погребая под собой мишени, с хрустом сокрушая щиты.

Когда пыль осела, оружейники подошли к месту, где раньше находился настил. Столбы, поддерживавшие его, были перерезаны пополам, подобно тому как перерезает механическая пила стволы многовековых деревьев.

Скворцов вытирал с лица пот и виновато улыбался.

Торжественно и молчаливо озабоченные члены комиссии возвращались с полигона на завод.

Вечером Скворцова спросил директор завода:

— Это вы сломали настил?

— Я, — застенчиво согласился Скворцов.

— Молодец! — сказал директор и протянул ему руку, но, быстро отдернув ее, сказал: — Но все-таки это безобразие! — И тут же с гордостью заявил: — На моем заводе слабосильных машин не делают, в этом я могу вас заверить! — Он открыл стол и вынул оттуда разрешение на запуск эталона в серию.

Директор несколько раз прошел по кабинету, потом остановился и задумчиво сказал:

— В Центральном Комитете уже знают о вашем пулемете.

Сердце Скворцова сжалось. И почему это так бывает: когда человек ощущает себя безмерно счастливым, в это мгновение ему не хватает для дыхания даже всего неба?

Скворцов опустился на стул.

Директор отвернулся и стал смотреть в окно, хотя там не было ничего интересного, кроме ночи, блещущей звездами.

ЗАКОН БОЛЬШИХ ЧИСЕЛ

При серийном производстве пулемет Скворцова стал вести себя в точном соответствии с законом больших чисел.

Выдающиеся достоинства машины обернулись грозным бедствием для ее механизма.