Мальчик, сделанный из кубиков

Внезапно на меня накатывает очень знакомое чувство. Возможно, это все усталость, возможно, тревога, но на самом деле это больше похоже на воспоминание, долгие годы хранившееся где-то на задворках моего сознания и теперь всплывшее. Мама, ждущая в больнице, одинокая и растерянная. Голос, объясняющий, что ничего поделать было нельзя. Хотите попрощаться?

Горе сжимает мне сердце, точно незримое глазу подводное течение под поверхностью бездонного темного океана.

Медсестричка смотрит на меня, и вид у нее делается встревоженный.

– У вашей мамы вчера был насыщенный день, – улыбается она.

– Обследование? – спрашиваю я.

– Консультант все вам объяснит.

И с этими словами она упархивает. Консультант объяснит? Что это значит? Хорошо это или плохо? Почему она сама не сказала? Это плохо. Наверняка плохо.

Наша маленькая компания перемещается в направлении маминой кровати. Мама, прищелкнув языком, пожимает плечами, как будто сама удивляясь нелепости своего нахождения здесь.

– Привет, сын! – произносит она. – Меня отказались выписывать, пока не подойдет консультант. Тут у них прямо как на курорте, только еда никуда не годится. Как твои дела? Привет, Джоди, привет, Сэм. А, Эмма. Привет! Какая приятная неожиданность. Значит, вот что нужно, чтобы ты приехала меня навестить? И как я раньше до этого не додумалась?

– Привет, – отзывается Эмма и, наклонившись, неуклюже обнимает маму.

Мы топчемся вокруг, не очень понимая, о чем говорить дальше. Мама, сидящая на кровати, кажется, не имеет никакого отношения к нашей бестолковой компании; ее решительный вид вдруг куда-то девается, и она в мгновение ока превращается в старую и бледную напуганную женщину.

– Мне бы очень хотелось поскорее поехать домой.

Она обводит глазами палату, внимательно глядя на тускло-зеленые стены, попискивающую медицинскую аппаратуру и хлопотливых медсестер. Я понимаю: ужас, который от нее исходит, не имеет никакого отношения к происшествию с ней. Это у нас семейное.

В палату решительным шагом входит мужчина средних лет в отутюженной белоснежной сорочке с закатанными рукавами и в очках, примостившихся на кончике носа. Это может быть только тот самый консультант.

– Мистер Рау?

– Да, – отзываюсь я тихо и почтительно, как ребенок.

– Мы получили результаты обследования вашей матери.

Подобные сцены каждый не раз видел в телевизионных драмах. Вот он, момент истины. Пациент перед столом врача или в палате, встревоженный, напряженный. Следует долгая драматическая пауза, камера крупным планом показывает лицо, чтобы не упустить ни малейшей эмоции. Однако когда подобные вещи случаются в реальной жизни, эти моменты полного замирания сердца и неопределенности выглядят совершенно не так, как по телевизору, а гораздо обыденней. Нет ни музыки, которая с каждой секундой становится все тревожней и тревожней, ни тщательно срежиссированных эмоций. Просто мужчина в отутюженной белой сорочке, который принес вам убийственные новости. А потом вам приходится справляться с этим, и никто не говорит: «Съемка закончена». Она никогда не заканчивается. Я чувствую, как кто-то тянет меня за руку, и решаю, что это Сэм, но когда поворачиваю голову, то вижу, что это Эмма.

Консультант неторопливо пролистывает какие-то бумаги.

– Она в полном порядке, – произносит он. – У нее всего лишь легкое сотрясение.

В палате вдруг становится внезапно светлее, такое чувство, как будто в нее влили заряд чистого кислорода. Голова у меня идет кругом. Эмма шумно выдыхает.

– Но откуда тогда головокружение?

– Ну, вчера вечером она умолчала о том, что днем распила на двоих с соседкой полбутылки вина. Этим и было вызвано головокружение.

– Мама, – говорю я. – Ты наклюкалась?

– Вовсе нет! Мы очень приятно провели время за обедом. А теперь, пожалуйста, можно мне наконец домой?

Поднявшись, она слегка покачивается, и я бросаюсь вперед, чтобы поддержать ее под локоть.

– Спокойно! – говорю я.

Оглядываюсь на Эмму в поисках поддержки, но, к удивлению своему, вижу, что она плачет.

– Прости меня, мама, – внезапно выдавливает она сквозь рыдания. – Я так перед тобой виновата!

А потом она подскакивает к маме и стискивает ее в объятиях с таким пылом, что обе едва не падают на постель. Мы с Джоди переглядываемся с веселым удивлением.

– Что случилось? – спрашивает Сэм.

– Я не уверен, – отзываюсь я. – Но, кажется, тетя Эмма решила попросить у бабушки прощения.

Поездка до маминого дома проходит в натянутой до неловкости атмосфере невысказанных взаимных претензий. Все семейство Рау вновь собралось в полном составе, втиснутое в старенький помятый «универсал» и разбавленное Сэмом с Джоди. Мы являем собой сплав неутихающих сожалений и сомнений. По пути заворачиваем купить навынос жареной рыбы с картошкой, и когда мы въезжаем на усыпанную гравием дорожку к маминому дому, уже совсем темно и лишь месяц слабо озаряет деревья на участке вокруг ее домика болезненным голубоватым светом.