Мальчик в полосатой пижаме

– Я проползу под ней. – Бруно взялся за проволоку, и она подалась. Посередине, между деревянными телеграфными столбами, приподнять ее оказалось довольно легко, и такой невысокий мальчик, как Бруно, мог запросто пролезть в образовавшийся проем.

Увидев, как Бруно дергает проволочную ограду, Шмуэль испуганно попятился.

– Мне надо возвращаться.

– Как-нибудь еще увидимся, – сказал Бруно.

– Здесь нельзя находиться. Если поймают, меня обязательно накажут.

Шмуэль побрел к лагерю, и Бруно вновь отметил про себя, до чего же мал ростом и тощ его новый друг. Но он ни слова не проронил на этот счет, он слишком хорошо знал, как неприятно, когда тебя попрекают всякой ерундой, вроде низкого роста, и вдобавок ему совсем не хотелось дразнить Шмуэля.

– Я приду завтра, – крикнул он вслед удалявшемуся мальчику, но Шмуэль даже не обернулся. Более того, он бросился бежать к лагерю, предоставив Бруно самому себе.

Решив, что на сегодня он достаточно напутешествовался, Бруно двинул домой, предвкушая, как расскажет маме, папе и Гретель (вот уж кто обзавидуется и еще, чего доброго, разорется), Марии, поварихе и Ларсу о своих приключениях, о новом лучшем друге со смешным именем и о том замечательном факте, что они со Шмуэлем родились в один день.

Но чем ближе Бруно подходил к дому, тем сильнее его терзали сомнения: а стоит ли рассказывать? «Ведь может так случиться, – размышлял он, – что они не захотят, чтобы я дружил с этим мальчиком, и запретят мне туда ходить». К тому моменту, когда Бруно переступил порог своего дома и учуял запах говядины, жарившейся в духовке к ужину, он решил держать язык за зубами. Пусть это будет его тайной. То есть его и Шмуэля, их общей тайной.

Бруно всегда думал, что если родители, а тем более сестры, о чем-то не знают, то иногда и незачем вводить их в курс дела. Так спокойнее – и им, и Бруно.

Глава тринадцатая Бутылка вина

Заканчивалась одна неделя, начиналась следующая, и Бруно становилось все яснее и яснее: в обозримом будущем ему не вернуться в Берлин, поэтому о перилах в их уютном доме и о встречах с Карлом, Даниэлем и Мартином лучше пока и не мечтать.

Впрочем, он постепенно привыкал к жизни в Аж-Выси и больше не чувствовал себя таким уж несчастным. Ведь теперь ему было с кем поговорить, не то что раньше. Каждый день, после уроков, Бруно совершал долгую прогулку вдоль ограды. Шмуэль поджидал его на прежнем месте. Они сидели и разговаривали, пока не наступал час возвращаться домой, и Бруно все реже вспоминал Берлин.

Однажды, когда он стоял перед открытым холодильником, набивая карманы хлебом и сыром, в кухню вошла Мария. Она резко остановилась, увидев, чем он занят.

– Добрый день. – Бруно постарался притвориться, будто ничего особенного не происходит. – Ты меня напугала, я не слышал, как ты вошла.

– Опять закусываешь? – улыбаясь, спросила Мария. – Ты же недавно обедал. Неужто снова проголодался?

– Чуть-чуть. Я иду гулять, вот и решил захватить съестных припасов на всякий случай.

Пожав плечами, Мария направилась к плите и поставила на огонь кастрюлю с водой. Рядом на столе лежала горка картошки с морковью, заготовленная для Павла, который должен был вот-вот появиться. Бруно торопился уйти, но задержался, глядя на овощи. В последнее время его кое-что беспокоило, но он не знал, к кому обратиться за разъяснениями. Пожалуй, сейчас настал самый подходящий момент: кого же спрашивать, как не Марию? К тому же здесь, на кухне, никто не помешает их беседе.

– Мария, можно задать тебе один вопрос?

– Конечно, Бруно.

– А если я задам этот вопрос, ты обещаешь, что никому не скажешь, о чем я спрашивал?

Горничная недоверчиво посмотрела на Бруно, но кивнула.

– Хорошо. О чем ты хочешь узнать?

– О Павле. Ты ведь знакома с ним? Ну, с тем человеком, что приходит сюда чистить овощи, а потом прислуживает за столом.

– О да, – с облегчением улыбнулась Мария, никакого подвоха в вопросе Бруно не обнаружив. – Я знакома с Павлом. Мы часто беседуем. А почему ты спрашиваешь?

– Ну, – замялся Бруно, обдумывая каждое слово из опасения, как бы не сболтнуть лишнего, – помнишь, когда мы только сюда приехали, я повесил качели на дубе, а потом упал с них и поранил колено?

– Помню. А что, колено снова заболело?

– Нет, все в порядке, – отмахнулся Бруно. – Но когда я его разбил, из взрослых дома был только Павел. И он принес меня на кухню, прочистил рану, промыл, намазал зеленкой, которая ужасно щипала, но, наверное, без этого нельзя было обойтись, и наложил повязку.

– И что тут странного? Обычная процедура, когда кто-нибудь поранится. – Мария больше не улыбалась.

– Знаю. Только он сказал, что на самом деле он не прислуга.

Лицо горничной окаменело. Ответила Мария не сразу, сначала отвернулась и облизнула губы.

– Вот оно что, – произнесла она. – И кто же он на самом деле, по его словам?

– Говорит, что врач. Разве это не странно? Он ведь не может быть врачом, правда ведь?

– Нет, – покачала головой Мария. – Он не врач. Он служит у нас на кухне.

– Я так и знал. – Бруно был очень доволен собой. – Но зачем он мне соврал? Какой в этом смысл?