– Что происходит? – с любопытством спросил Мунк, когда Анетте закрыла за ними дверь.
– Мне только что позвонили сверху, – сказала Голи, чуть-чуть отдышавшись.
– Миккельсон?
Она покачала головой.
– С самого верха. Кабинет министра юстиции. Думаю, это был штаб обороны, но представились они так.
– Штаб обороны?
– Помнишь того журналиста? Рённинга?
– Да.
– Сегодня ночью его навестил наш преступник, как они считают.
– Что? – воскликнул Мунк, бросив взгляд на часы на стене – уже половина первого. – Сегодня ночью? И мы узнаем об этом только сейчас?
– Это последнее, о чем нам стоит беспокоиться, Холгер, – проговорила Анетте.
– Наш преступник, – раздраженно перебил ее Мунк. – Откуда они, черт побери, это знают?
– Холгер…
– Чертовы идиоты.
– Холгер, – повторила Анетте, протягивая к нему руки. – Есть список.
– Что еще за список?
Анетте на секунду замолчала, словно ей пришлось взять себя в руки, чтобы сообщить.
– Список имен.
– Каких имен?
– Список жертв.
– Какого?..
– Пятьдесят имен, – пробормотала Анетте. – Вивиан Берг. Курт Ванг. Рубен Иверсен. Как ты знаешь, мы не обнародовали никаких имен, но все они есть в этом списке. Мне только что звонили из министерства.
– Нет, это, должно быть, какая-то шутка. Это же… – начал Мунк, но Анетте опять перебила. Мунк никогда не видел у нее такого серьезного взгляда.
– Премьер-министр ввел пятый уровень. Уже идет речь о том, чтобы обеспечить безопасность королевской семьи.
– Но какого хрена…
– Пятьдесят случайных людей, – сказала Голи, помотав головой.
– Список у нас?
– Нет, он засекречен.
– Но какого черта! Как же мы сможем?..
Мунк взглянул на Голи и понял, что она еще что-то не рассказала ему.
– Что? – спросил он, когда она отвела глаза. – Нас
– Нет-нет, – сказала Голи, прикусив губу. – Мы в деле, точнее…
– Что?
– Только ты и я, – наконец неохотно призналась Анетте. – Только наивысшая конфиденциальность. Сейчас они собирают группу лидеров. Должны перезвонить мне в течение часа.
– Но, черт возьми, Анетте. А как же… Миа?
– А ты бы как поступил на их месте? – сказала Анетте, пожимая плечами. – Ты же помнишь, как все было? Как ей было трудно? Они ей не доверяют. Ее не допустили. Послушай, пятьдесят человек. Случайные жертвы. Ты только представь, если это всплывет на поверхность.
– Так кто в деле?
– Ты и я.
– Да, но кто в этой группе лидеров?
– Как я уже сказала, штаб Обороны, я думаю, СБП[14]
и наверняка штаб из юстиции.– Миккельсон?
– Понятия не имею, – сказала Голи, покачав головой. – Насколько я знаю, нет.
– И все же… Миа?
– Нет, совершенно точно нет, – сказала Анетте, когда зазвонил ее телефон. – Разберешься с этим? Или хочешь, чтобы я?..
– Нет-нет, я все улажу, – вздохнул Мунк.
У нее снова зазвонил телефон.
– Голи, слушаю, – сказала адвокат и вышла из комнаты.
49
Сорокадвухлетний Юн Ивар Салем по профессии был сантехником, но в тюрьме Уллерсму был известен вообще-то не этим. Ему присудили максимальное наказание – двадцать один год лишения свободы, и он был одним из заключенных, сидевших дольше всех. Это само по себе вызывало к нему достаточно уважения, чтобы другие арестанты не беспокоили его. До тех пор, пока не прибыла группа косовских албанцев. Эта чертова шушера не читала газет, не смотрела телевизор и думала, что может обойти порядки. Возомнить себя королями. Захватить кухню и телефон. Указывать, что кому делать. И Юн Ивар Салем решил, что пора положить этому конец.
На самом деле ему было насрать. Обычно он не вмешивался во внутренние разборки Уллерсму, по той простой причине, что никто из заключенных не смел и пальцем его тронуть или отказать ему в чем-то. Наверное, обычному человеку сложно понять, что взрослые мужики с головы до ног в татуировках могли драться за что-то настолько банальное, как пачка сосисок или доступ к душу, но здесь, в тюрьме, все было именно так. Салем отсидел уже семь лет, оставалось еще четырнадцать. Он имеет право подать на досрочное освобождение, отсидев две трети срока, но до этого ему еще семь лет, так что вести себя правильно нет причин.
Пока нет.
Он был старше большинства сидящих здесь и считал себя кем-то вроде отца для них всех. Еда, которой тут кормили, была настолько ужасной, насколько только можно представить. Им везло, если готовили тушеное мясо или нечто похожее на рыбу. Но обычно им давали еду, по вкусу напоминавшую содержимое верблюжьей задницы. К счастью, у них была возможность заказывать отдельную еду, на свои деньги, конечно, и Салем взял на себя эту инициативу и обязанность. Собрал группу из приближенных, взял под контроль кухню и чувствовал себя словно повар с собственным рестораном. Подавал если не изысканные, то, по крайней мере, съедобные блюда каждый день, на деньги, которые ему отдавали почти добровольно.