Мальчики

«Тибя нужен бистро-бистро бижять домик хватить! – горячо повторял он, вытирая бритву о грязное полотенце на плече. – Сказать: Сергей-Арнольдич-акя, Якуб-стрижкя-брижкя меня советывал, ми люди тихи, хароши, дети совсем тихи будут»…

Вот так и вышло, что часа через три, одолев, как на дрезине, на скрежещущей и дребезжащей «бухарке» расстояние до Старой Бухары, они пешком пустились искать дом Большого Человека.

Точного адреса Якуб не знал (да и какой точный адрес, заметила Зельда, в этих глиняных джунглях!). Сказал только, что это в Старом городе, искать надо какую-то махаллю «за первым куполом, мимо Ляби-Хауза», а там третья улица от медресе, за ней направо длинный тупик, который как раз и заканчивается воротами в тот самый двор. Пропустить, сказал он, невозможно: ворота старинные, резные, с куполом, как во дворце эмира Бухарского, увидите – ва-а-а-й-мэ! – остолбенеете! Всё это он говорил на своём колченогом русском, размахивая бритвой: «До вечир стоять будищь с ротой наружу» (надо полагать, имелся в виду открытый от удивления рот).

– Ну-с, посмотрим, – бодро сказал отец, – что здесь означает «дворец эмира»…

– А почему здесь так воняет, – спросила Златка, – вот от этого пруда?

Отец предположил, что этот водоём, зазеленевший, затхлый, с несколькими могучими деревьями на берегу, с желтовато-серым, арочным зданием неподалёку, и есть тот самый Ляби-Хауз, мимо которого… постойте, в какую же сторону? – надо идти…

После чего они наугад углубились в лабиринт глинобитных переулков (улицами никто бы не решился назвать эти серо-жёлтые и тоже дурно пахнущие протоки-проходы с покосившимися, изъеденными жучком столбами электропередачи). И часа полтора плутали там, меж высокими глиняными заборами с колко торчащей из стен соломой. Плутали в поисках того самого тупика, а их было до чёрта, этих тупиков, который бы заканчивался особенными воротами («до вечир стоять будишь с ротой наружу»), – пока отец, вытирая пот со лба, не признался, что они явно заблудились…

Время от времени из-за поворота возникали какие-то встречные восточные люди: мужчины в ватных халатах, подпоясанных косынками, женщины в балахонах из чёрно-белой или радужной, как разводы от бензина, материи. Лица женщин в большинстве своём были занавешены чёрной волосяной сеткой. По-русски никто из них не говорил, или знали два-три слова. Но кивали вполне дружелюбно, а услышав адрес, разводили руками и притоптывали ногой в чёрной остроконечной галоше, из чего понятно было одно: да вот же она, тут, где и стоим, наша махалля.

Обалделые от минаретов, от плывущего в небе огромного голубого гофрированного купола, который царил над городом, слегка даже придавливая его, бедняги совсем отчаялись. Златка хныкала и требовала «где-то присесть». Они завернули в очередную глиняную кишку (куда, уверяла Зельда, раза три уже поворачивали) и в дальнем её конце, в желтоватом глинистом мареве увидели дрожащий мираж, театральную декорацию – ибо в этой азиатской клоаке иного просто не могло встретиться!

Тупик замыкала грандиозная, метров шесть высотой и не менее десяти метров в ширину стена, облицованная синей, зелёной и белой майоликой. Когда подошли ближе, рассмотрели, что белым в полукруглом навершии стены выложены два аиста, застывшие в вихре изысканного танца. В центре этого участка некогда длинного старинного фасада вдавлена была арочная ниша, украшенная витиеватой резьбой, а внутри ниши встроены синие деревянные ворота, запертые на огромный заржавелый замок, на какой в старину запирали ворота в городской стене. Но рядом с этим устрашающим замком в ворота была врезана узкая, в рост человека, давно не крашенная калитка, по-простому, по-домашнему приоткрытая. Они вошли и угодили в тёмную подворотню с рассохшейся деревянной кадкой в углу. Подворотня заворачивала влево, и они, полуслепые с солнечной улицы, туда послушно свернули. По глазам заново ударил свет, но – мягкий, затенённый, предвечерний…

Перед ними открылся оазис из сказки, тот самый зачарованный караван-сарай со старинной гравюры: огромный двор с прудом посередине, за которым, как сцена, простёрся широкий, застланный одеялами и забросанный подушками деревянный помост на сваях.

По периметру этого необъятного двора было налеплено с десятка два глинобитных домиков. На взгляд всё ветхое, рассохшееся, облупленное… но каждую халупу венчала деревянная галерея, куда можно было подняться снизу по шаткой лесенке, и все перила увиты были небесно-голубыми цветами ипомеи.

А в дальней перспективе двора, за фруктовым садом, брезжил прекрасный, как те ворота за спиною, дом: одноэтажный, но высокий, с рядом стрельчатых окон, с просторной и длинной, во весь фасад, верандой, деревянный навес которой подпирали тонкие колонны, украшенные кропотливой резьбой.