Мальчики

Он положил ладонь на её шею, где прежде круглился аппетитный валик, а ныне болтался грязноватый ворот единственного шерстяного платья, и легонько погладил, как делал всегда, чтобы унять ей нервы.

– Все образуется, Żabciu… Постепенно, не сразу. Нышт торопирен. – И добавил тихо и значительно: – Нышт торопирен, Зельда…

…Она и не торопилась. И все годы изгнания с чиновничьим словом «эвакуация» проработала в швейной артели, организованной польскими беженцами, обшивая семью, знакомых и соседей по двору. Артель выполняла разные заказы: шила для фронта солдатское и офицерское обмундирование и нижнее бельё, перелицовывала костюмы и пальто для населения. А после работы и до глубокой ночи Зельда шила на продажу «какое-нито шмотьё» – модные фуражки-семиклинки, бурки на ноги, фуфайки, дамские жакеты, то да сё.

То да сё…

Глава пятая Агаша

1

«Дайте, ну дайте же мне рассказать о родном городе! И чур не перебивать, а кто перебьёт, тот «Сгоги, холега!» – как говаривал мой покойный дед Макароныч, профессор-ихтиолог, доктор наук, автор статей и монографий Марк Аронович Миркин, обожаемый всем двором легендарный спец по рыбе.

Дайте рассказать о детстве – знаю, что чужие воспоминания интересны, как фурункул на заднице, но потерпите. Во-первых, я трезв как стёклышко, во-вторых, у меня отличное настроение, а уж по какой причине, вам знать не обязательно.

Итак, мой город…

Всегда удивлялся, что об Астрахани не написано ни одной сколь-нибудь захватывающей книги: с тайнами и подвалами её Кремля, с персонажами наособицу, которыми Астрахань – вечный караван-сарай – всегда была переполнена; с чьей-нибудь любовью враздрызг; с пряными описаниями торговых рядов на Больших Исадах; со всей феерией икряного-рыбного рая и с богатейшими запахами изобильной, мерцающей солнечными и лунными бликами Дельты… Ау, писатели, где вы?!

И книгу эту я начал бы с описания астраханской грозы…

Побывал я и пожил в разные годы в самых разных местах, но таких могучих, самим боженькой-громовержцем оркестрованных небесных шоу, под какие рос в родном городе, не встречал и не переживал нигде.

Астраханская гроза начинается с того, что воздух сгущается до осязаемой плотности, вязкой и душной настолько, что кажется: бери нож, режь этот воздух на куски… Через считаные минуты откуда-то из другой вселенной натекают тяжкие, исчерна-синие тучи, вздымающие небо на гривах могучих коней… Резко темнеет, и среди дня на город валится глухая серая мгла. Издали слышатся раскаты конского ржания, смутное красноармейское «уррра-а-а-а!!!», канонада, свист бури; вал идёт за валом, неба больше нет: есть грозный чёрно-синий океан, поминутно пронзаемый огненным трезубцем, будто сверху кто-то пробует лотом глубину: достаточно будет или ещё малёк долить? А в дело уже вступают небесные взрывники: острый скол молнии – грохот обвала! Огненный высверк – адское сотрясение воздуха! Бешеная белая молния – глубинный удар из брюха самой вселенной! Это не просто гром и молния: это харакири небесного свода.

Пока наверху кто-то беспощадный крушит и крошит на кусочки вселенную, воздух продолжает изливать электричество, озон, летучий пар со всех окрестных рек, включая Волгу. Дышать невозможно, дышать так тяжко, что хочется разодрать ногтями собственную грудь: кажется, втягиваешь в лёгкие воду. Лица прохожих бледнеют и покрываются мелкой моросью. Сначала не понять: дождь ли это припустил, или… И тогда – обухом по головам! – на город обрушивается океанский вал, тот самый, что громыхал и угрожал, пробуя огненным трезубцем глубину воздуха…

О-о-о-ох!!! Ты оглушён, ты плывёшь в толще воды, как рыба; ровный мощный шелест толстенных струй, сверкающие полотнища ливня опутывают тебя с головы до ног, не оставляя ни малейшего шанса сохранить сухую нитку хотя бы в трусах…

Зато вокруг светлеет, и воздух прорывается к лёгким, а кожа пьёт воду жадно, как бы даже взахлёб.

Дождь льёт – бесконечный, тёплый, добрый, обнимающий тебя речным дыханием. Всюду – по улицам, мостам и набережным, во дворах и в палисадниках – бегут упругие ручьи, растекаясь в знаменитые астраханские лужи. В эти лужи надо глядеть: вздулись пузыри, значит, дождь зарядил надолго. Нет пузырей – скоро всё закончится, и в воздухе разольются благость и тишина.

Вот стихли ветры, солнце выглянуло…

Всю астраханскую аллергическую дрянь прибило к земле, а воздух такой, словно его прогнали через мощные водяные фильтры. Надо дышать, глубоко дышать, с наслаждением втягивая в лёгкие и брюхо запахи облаков и влажной земли, сорванной листвы, залетевшего к нам Каспия… Дышать можно ещё с полчаса, пока солнце не высушит асфальт и ветер снова не погонит по мостовой всю эту зловредную пыльцу.

Такие летние грозы в моём детстве налетали часто, чуть не каждый день.

Кстати, уникальная астраханская грязь тоже заслуживает своей «Песни песней». Она вездесуща; она обнимает город, витает в подворотнях, метёт позёмкой, под ноги выстилает бархатистый мусс высохшей пыли; город стоит на её эпическом слое, как былинный богатырь в чистом поле.