Мальчики и другие

Спокойней всего было прийти на пирс ранним утром, а после вернуться и доспать; в августе, однако, похолодало, и заставить себя подняться где-то между шестью и семью стало много сложней. Бутыли дожидались на нижней площадке, в углу наискосок от их с мамой ночного ведра, как на ринге для бокса; отец в свое время показывал ей какие-то великие бои, но она все равно не могла ни за чем уследить. Громоздкая пустота их была по-своему тяжела: Астре казалось, что внутри бутылей, как и за квадратной подвальной дверью, распухает незримое для нее присутствие, и на пирсе она хорошо выполаскивала их, чтобы наверняка от него избавиться. Другое дело, что порой без ощутимых причин присутствие это распространялось всюду, даже будучи предположительно изгнанным из пластикового объема: сам неподвижный воздух держал на себе и в себе простое короткое имя, написанное со строчной буквы, как собственно воздух, осень, плесень, болезнь. Астре нравилось писать диктанты, даже самые глупые; свободная бумага у них с мамой кончилась раньше, чем иссякли шариковые ручки, и Астра приспособилась было писать у себя на руках, но мама сказала ей прекратить.

Вскоре после этого на пирсе случился единственный инцидент, о котором было нездóрово вспоминать: Астра попробовала приспособить под прописи его древние широкие плиты, на одной из которых был давным-давно нацарапан нелепый рисунок: раскрытый зонт, воткнутый в кирпич. Нужно было найти подходящий инструмент для такого труда; поискав вокруг башни, она подобрала плоский металлический крюк размером, наверное, с папину ладонь, и в следующий поход за водой неплохо для первого раза справилась с буквой А, и вернулась на башню размышлять, что делать дальше. Школьная кириллица не то чтобы казалась ей недостаточно монументальной, вопрос был скорее в том, кто сумеет прочесть ее надпись: свои или чужие, пускай и с пролетного спутника. За раздумьями она перестала говорить с мамой, и та в итоге на весь вечер ушла к эрцу; через день, ничего не решив, Астра снова отправилась на пирс и уже по дороге придумала, что пока нарисует еще одну А на должном расстоянии от первой. В этот раз бетон сопротивлялся ей больше, чем в прошлый, и работа затянулась, но она увлеклась и еще поняла, что вполне может написать еще T ровно посередине; выведя вертикальную палку, Астра поднялась с корточек размять затекшие ноги и увидела, что в дальнем конце пирса стоит свой: голова его мелко-мелко тряслась, в обступающей тишине из нее доносился словно бы песчаный шорох, но глаза смотрели с такой бешеной пристальностью, что Астру сейчас же вырвало на ее две с половиной буквы.

Бояться было в любом случае поздно, и она, чуть отступив от расползавшегося пятна, только пусто вздохнула; оставленный крюк чернел перед ней на бетоне, но мама сказала бы: не поможет, только больше изляпаешься. Поджав губы как у доски при коварном вопросе по тексту, Астра наконец разглядела, что у своего по самые плечи отняты руки: налетавший с воды ветер болтал его рукава запросто, как никчемные ленточки, и ей стало ужасно смешно, она расхохоталась впервые за все это долгое время. Ее смех произвел впечатление на своего: трепещущая голова его унялась, он чуть склонил ее вперед, словно прислушиваясь повнимательней, а когда Астра умолкла, свой побежал к ней таким частым, дробным бегом, что пирс задрожал так же жутко, как до этого его голова.

Астра выдержала первый выстрел паники и устояла на месте, приготовившись броситься в противоход, когда тот добежит, но на полдороге свой внезапно сбился с курса, его выгнуло так просто, как будто вся его одежда, а не только рукава были пусты, и он еще быстрей понесся прямо к воде, и даже когда пирс уже кончился, еще успел, как показалось Астре, пробежаться просто по воздуху, прежде чем оглушительно рухнуть в реку. Секунду назад она была готова взлететь, а теперь чувствовала, что ноги ее вросли в бетон: она даже подумала, что превратилась в музейную статую, даже не успев подписать себе табличку. Вопреки ее ожиданиям свой не стал как-то биться в реке и некрасиво орать, а лег спиной на воду, как на ровную постель, и только заклинившая голова его опять часто кивала, как если бы он спешил согласиться со всем, что уже произошло и еще может произойти.