Читаем Мальчишка-командир полностью

В пять утра Голиков сел в старый «форд» с убирающимся полотняным верхом. Через плечо у Аркадия Петровича висела похожая на портфель сумка с документами и картами, которые могли понадобиться в разговоре с Тухачевским. Время от времени Голиков ощупывал ее локтем, словно тяжелую сумку могло сдуть ветром.

Кроме шофера, командующего 5-м боевым участком сопровождали два сотрудника особого отдела, вооруженные ручным пулеметом Гочкиса. Они охраняли не только Голикова, но и отвечали за то, чтобы ни при каких обстоятельствах не пропала его сумка.

Голиков чувствовал себя не готовым к предстоящему разговору. Скорей всего, думал он, Тухачевский упрекнет его, что до сих пор неизвестно местонахождение Антонова и ничего не делается для его скорейшей поимки. И Аркадий Петрович решил: если разговор примет острый характер, то он попросит освободить его от обязанностей командующего боевым участком и командира полка и направить в расположение противника для агентурной работы. И хотя Голиков сознавал, что такое разрешение Тухачевский, скорее всего, не даст — каждый должен заниматься своим делом, — Аркадий Петрович внутренне к такому заданию был готов. Оно могло оказаться для него выходом. Правда, наиболее легким.

...Часы в приемной пробили ровно половину девятого, когда в кабинете Тухачевского звякнул колокольчик. Адъютант командующего стремительно встал, вошел в приоткрытую дверь и тут же вернулся:

— Товарищ Голиков, Михаил Николаевич вас ждет.

Аркадий Петрович поправил на себе кобуру, заранее отщелкнул замок сумки и открыл дверь. Тухачевский ждал его посреди кабинета. Увидев, что Голиков хочет ему рапортовать, мягко прервал его:

— Здравствуйте, Аркадий Петрович, садитесь.

Он показал на диван со светлой обивкой, который стоял в простенке. И сел рядом.

От командующего, как и в прошлый раз, исходило спокойствие, ощущение здоровья и могучей силы, но под глазами Тухачевского лежали тени, и гладко выбритые щеки отдавали легкой желтизной, словно командующий давненько не выходил из комнаты на воздух.

— Как там наши «прощеные дни»? — спросил Тухачевский.

— Знаете, двинулось. Только на прошлой неделе из леса вышло 317 человек.

— Очень рад, — ответил Тухачевский, думая, как показалось Голикову, о чем-то другом. — А вы могли бы отметить на карте, где стоят большие и малые гарнизоны 5-го боеучастка?

— Но мы уже подавали сведения.

— Это забудьте. Я вам даю чистую карту. Она лежит вон там, на столе. И вы обведете кружочками все деревни, где у вас находятся люди, и пометите сколько. Если на хуторе стоит три человека, укажите: «3 штыка».

— Хорошо.

— Открою вам служебный секрет, — приглушив голос, произнес Тухачевский, и на его спокойном лице мелькнула простоватая, обаятельная хитринка. — Понимаете, кто-то сообщил в Москву, будто мы потому не можем поймать Антонова и покончить с мятежом, что наши бойцы, живя среди населения, которое отчасти сочувствует бандитам, сами, мол, поддаются разложению. И дисциплина поэтому никуда. Одним словом, готовят нам очень серьезную проверку. И я хочу провезти комиссию из столицы по всем медвежьим углам.

— Мы готовы принять ее хоть завтра, — решительно заявил Голиков.

— Не будем спешить. Все гораздо серьезней, чем кажется. Владимир Ильич не зря нам говорит, что мы уже имеем своих бюрократов, которым форма важнее сути. Поэтому, простите за пошлый практицизм, — Тухачевский снова понизил голос, — я отменяю все боевые операции на вашем участке. Отменяю любые вылазки. Снимаю все дальние дозоры. Только строевые занятия, политбеседы; жилье — в идеальный порядок, оружие должно блестеть, как новое. И больше ничего. Иначе жизни от непрерывных комиссий нам не будет. Я рассчитываю, Аркадий Петрович, на вашу неизменную исполнительность. — В голосе командующего послышались вопросительные интонации, словно он желал лишний раз убедиться, что собеседник его понял.

— Все будет сделано в точности, — уверил его Голиков.

На обратном пути Голиков пересел на заднее сиденье. Он надеялся час-другой поспать. Однако перед глазами возникали картины странного разговора с командующим. Интуиция подсказывала Голикову, что за сегодняшней беседой кроется что-то совсем другое. Что?! Этого он понять пока не мог.

Возвратясь в Моршанск, Голиков шифровками и лично сообщил всем командирам, что готовится большая проверка. Времени в обрез. И работа закипела...


СТРАННОЕ ДОНЕСЕНИЕ

Дежурный по штабу долго тряс его за плечо, но Голиков не просыпался. Он слышал, что его будят, отвечал что-то бессвязное, но глаз не открывал. В штабе уже привыкли: стоит в любой час ночи войти в кабинет, командир тут же просыпается и спрашивает: «Что?!» А сейчас было не добудиться, словно его чем-то опоили.

На самом деле Аркадий Петрович трое суток практически не спал. У него было предчувствие, что вот-вот должно что-то произойти. Наконец, изрядно умаявшись, он посмеялся над собой, велел натопить баню, попарился, съел миску щей с мясом и отправился спать. Впервые за трое суток он разделся и сам себе разрешил выспаться до утра...

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги