Мальчишка-командир

Шер была комиссаром почты и телеграфа. Этот внешне малозначительный пост давал большевикам громадные преимущества. Софья Федоровна первая узнала, что большевики захватили власть в Петрограде, на ее имя поступали секретные грузы — винтовочные и револьверные патроны, запалы для гранат (гранатами без запалов были завалены два вагона, что стояли в тупике), их получение хранилось в строгой тайне, потому что по-прежнему существовала опасность контрреволюционного мятежа. И к нему следовало быть готовым.

Сегодня ожидалось, что прибудет несколько ящиков. В одном из них, в разобранном виде, должен был поступить ручной пулемет. И Аркадию поручили узнать, когда понадобятся подводы и люди.

Софья Федоровна закончила речь. Кругом захлопали, но протиснуться к ней Аркадий не сумел. Помост окружили плотной стеною. Никто не расходился. Софья Федоровна спустилась с возвышения, толпа двинулась к выходу, и Аркадия, словно напором воды, вынесло на улицу. Но и здесь к Софье Федоровне было не подступиться. Люди слушали ее, задавали вопросы. И тогда Аркадий крикнул:

— Софья Федоровна!

Шер повернулась в его сторону, заметила Аркадия, досказала что-то высокому австрийцу и затем четко и громко произнесла по-немецки:

— Arkascha, morgen früh, um neun[3]. — И добавила по-русски: — Аркаша, вы поняли?

— Понял! — ответил он. Первый раз в жизни ему пригодилось знание иностранного языка.

Шер повернулась к австрийцу. Но Аркадию надо было еще посоветоваться. Крикнуть ей об этом он не мог и ждать, пока она освободится, тоже: он должен был срочно сообщить в Совет, в военный отдел, чтобы подготовили подводы.

«Поговорю в Совете», — вздохнув, решил Аркадий.

Поправив сумку, которая все время сползала по ремню на живот и мешала идти, Аркадий заспешил к торговым рядам.

Луну совсем закрыло тучей. На снег ложились только желтые, едва приметные полосы света из окон Стригулинских номеров. И хотя Аркадий еще слышал голос Софьи Федоровны и знал, что рядом много народу, ему внезапно стало не по себе. Появилась луна, но тревога не прошла.

Эти приступы одиночества и беспричинной робости возникали чаще всего в темноте. А появились они в далеком детстве, когда набожная дура нянька пугала его: «Не будешь слушаться — тебя в темноте схватят черти». Однажды угрозу услышал папа. Няньку в тот же день рассчитали, а страх остался. Понемногу взрослея, Аркадий приучал себя к мысли, что чертей нет и темнота сама по себе опасностью не грозит. И все же он не любил оставаться в полумраке один.

Теперь он спешил уйти от давящей громады гостиницы. Там, где два ее крыла смыкались углом, начинались торговые ряды, освещенные редкими уличными фонарями. От них уже близко до Совета, а в Совете он точно с кем-нибудь поговорит.

Эта мысль придала ему бодрости, Аркадий прибавил шагу — и чуть не упал: новые подковки, которые он сам прибил к сапогам, чтобы не снашивались подметки и каблуки, скользнули по льду тротуара. Он удержался на ногах, но такой пустяк — подумаешь, поскользнулся — его расстроил и показался дурной приметой.

До поворота к торговым рядам оставалось метров десять, когда от стены гостиницы отделилась тень. Она пересекла поблескивающую льдом дорожку. Сердце Аркадия оборвалось и полетело вниз. И в следующую секунду уже не тень, а плотная массивная фигура в малахае с опущенными ушами перегородила дорогу.

«Письмо!»

Первым желанием Аркадия было метнуться обратно, к вестибюлю, — там Софья Федоровна, там люди, но тут же понял: не успеть. И еще он знал, как беспомощен человек, который показал неприятелю спину.

Между тем незнакомец в малахае стоял, широко расставив ноги. Он ждал. Значит, он шел следом от дома?

Аркадию показалось: он слышит торопливое тяжелое дыхание, словно этот, в малахае, долго бежал и резко остановился.

В темном пространстве между Аркадием и неизвестным блеснул луч. Он скользнул по хорошо отполированной стали. И пропал.

«Нож!»

Испуг, жалость к себе и раскаяние, что он полез в дела взрослых, — все перемешалось в душе Аркадия. На миг перед его взором мелькнул актовый зал реального во время недавнего концерта и массивная фигура дряхлеющего инженера Тренина. Закрыв глаза широкой ладонью, Тренин рыдал, слушая, как молодая высокая певица выводила низким печальным голосом:

Были когда-то и вы рысаками,

И кучеров вы имели лихих...

С Шуркой Трениным, сыном инженера, Аркадий учился еще в подготовительной школе Хониной. После прерванного концерта Шуркин отец, который не был арестован, исчез из города. «Неужели это он подослал?!»

«Сын мой, не сломай себе голову», — вспомнилось Аркадию мамино предостережение. И он чуть было не заорал: «Мамочка, почему я тебя не послушал!»

Но все эти месяцы, наполненные тяжелой работой — дежурствами, патрулированием, повседневным риском, — не прошли даром. И кто-то внутри Аркадия, более взрослый, чем он, крикнул: «Не сметь! Соберись с духом! У него нож, а у тебя на плечах голова. Ищи выход!»