Мальчишки из «Никеля»

Уж мы из этой западни выберемся, пообещала Гарриет внуку, а еще заверила, что непременно приедет его навестить в первое же воскресенье. Но когда она появилась в Никеле, ей сказали, что Элвуд болен и не может с ней встретиться.

Гарриет спросила, что с ним случилось. Служитель ответил:

– А мне почем знать, леди?

На стуле рядом с больничной койкой Элвуда висела новая пара джинсов. После порки лоскутья ткани так глубоко впились в его кожу, что врач добрых два часа доставал волокна из ран, вооружившись пинцетом. Эта обязанность временами ложилась на его плечи. Пострадавший мальчик оставался в лазарете до тех пор, пока не начинал ходить, не испытывая боли.

По соседству со смотровой располагался кабинет доктора Кука, в нем тот целыми днями курил сигары и висел на телефоне: спорил из-за денег с женой или бранил ее бесстыжую родню. От дыма его сигар тянуло сырой картошкой, этот запах пропитал всю палату, смешиваясь с вонью от рвоты и потных немытых тел; к рассвету он рассеивался, пока доктор, возвращаясь на рабочее место, не закуривал по новой. У него имелся стеклянный шкафчик с медикаментами в пузырьках и коробочках, который он всегда открывал с чрезвычайно серьезным видом, чтобы достать оттуда всего лишь большую склянку аспирина.

До самой выписки Элвуд пролежал на животе. По очевидным причинам. Лазарет быстро вовлек его в свои ритмы. Медсестра Уильма, бойкая и бесцеремонная, то и дело недовольно рявкала, хлопала ящиками и дверцами. У нее был лакрично-алый начес, а на щеках яркие румяна, чем она напомнила Элвуду ожившую куклу из комиксов-страшилок вроде «Баек из склепа» или «Гробницы ужасов», которые он читал у чердачного окна в доме кузена. Когда-то он пришел к выводу, что в комиксах наказание бывает двух видов: незаслуженные невзгоды и страшная, но справедливая кара для злодея. Свои нынешние злоключения Элвуд определил в первую категорию и ждал возможности перевернуть страницу.

С белыми мальчишками, приходившими к Уильме со своими ссадинами и другими недугами, она была почти ласкова, точно вторая мама. А вот черные не слышали от нее ни одного доброго слова. Утку из-под Элвуда она выносила с особой брезгливостью – точно он на ладони ей помочился. Не единожды его бунтарские сны наделяли лицом Уильмы официантку за прилавком, которая отказывалась его обслужить, или домохозяйку, которая, брызжа слюной, бранилась, точно сапожник. Сны о том, как он марширует со всеми по улице вдали от Никеля, придавали ему сил каждое утро, когда он просыпался в лазарете. Его сознание еще не утратило способности путешествовать.

В первый день в палате кроме него был только один воспитанник – он скрывался в дальнем углу за ширмой. Всякий раз, когда медсестра Уильма или доктор Кук подходили к нему, они тщательно задвигали за собой эту самую ширму, и ее колесики скрипели по белому кафелю. Когда они к нему обращались, он не отвечал, но в их голосах слышалась жизнерадостность, которой не было и в помине, когда они говорили с другими ребятами: больной был либо уже обречен, либо из очень влиятельного семейства. Никто из других пациентов не знал, кто он и как тут оказался.

Приток и отток мальчишек не прекращался. Элвуд познакомился с некоторыми белыми – в другой обстановке они вряд ли бы встретились. Кто-то из них попал под опеку государства, кто-то лишился родителей, кто-то сбежал из дома, спасаясь от матери, ублажающей мужчин за деньги, или от отца-алкоголика, которые врывался к нему в комнату посреди ночи. Были среди них те, кто уже успел отличиться. Они воровали деньги, дерзили учителям, портили общественную собственность, имели в запасе истории про кровавые драки в бильярдной или про дядюшек, торговавших самогоном. В Никель их отправляли за провинности, о которых Элвуд прежде не слышал: симуляцию, склонность к депрессии, антиобщественное поведение. Порой мальчишки и сами не до конца понимали значение этих слов, но это было и ни к чему, ведь основной посыл и так был ясен: это Никель.

«Меня скрутили за то, что спал в гараже, чтобы не умереть от холода».

«Я украл пять долларов у учителя».

«Я как-то раз выпил пузырек микстуры от кашля и словно с цепи сорвался».

«А я просто жил сам по себе и перебивался как мог».

– Вот это да. Здорово тебе досталось, – говорил доктор Кук всякий раз, когда менял Элвуду повязки.

Элвуду не хотелось на себя смотреть, но пришлось. Однажды он мельком увидел ярко-алые рубцы – они тянулись поперек бедер, от внешней стороны к внутренней, точно мерзкие пальцы. Доктор Кук выдал ему аспирин и ушел в свой кабинет. А через пять минут уже ругался с женой по телефону из-за кузена-дармоеда, который просит в долг денег не пойми на что.

Посреди ночи Элвуда разбудил чей-то храп, и он несколько часов провалялся без сна. Пылающую кожу подергивало под бинтами.