Мальчишки из «Никеля»

Однажды утром, через неделю после того, как Элвуд попал в лазарет, он открыл глаза и увидел на соседней кровати Тернера. Тот насвистывал мелодию из «Шоу Энди Гриффита», беззаботно и заливисто. Свистуном Тернер был отменным, и до самого конца их дружбы его трели не раз становились аккомпанементом для шалостей и довеском для контраргументов в спорах.

Тернер дождался, пока медсестра Уильма выйдет покурить, и объяснил свое появление.

– Решил вот отпуск себе устроить, – сказал он.

Оказалось, что он наелся стирального порошка до тошноты – боль в животе длиною в час стоила целого выходного. А то и двух – если уметь грамотно все обставить.

– У меня в носке еще порошка припасено, – признался Тернер.

Элвуд задумчиво отвернулся.

– И как тебе злобный доктор? – спросил Тернер чуть погодя.

Доктор Кук как раз измерил температуру белому никелевцу, который лежал в соседнем ряду, тяжело дышал и мычал, точно корова. Зазвонил телефон, и врач, сунув парню в руку две таблетки аспирина, метнулся к себе в кабинет.

Тернер подкатил к Элвуду. По палате он перемещался на старом, лязгающем инвалидном кресле для больных полиомиелитом.

– Вот придешь к нему с отрубленной башкой – а он тебе все равно аспирин сунет.

Смеяться Элвуду не хотелось – казалось, тем самым он предаст свою боль, – но он не сдержался. Яички у него опухли – плеть успела хлестнуть между ног, – но от смеха его тело содрогнулось, и боль вновь дала о себе знать.

– Если заявится ниггер, – не унимался Тернер, – без башки, без ног и без рук, а этот чертов докторишка непременно его спросит: «Вам одну таблеточку или две?» – Он выровнял колеса кресла и укатил.

Кроме школьной газеты под названием «Аллигатор» и брошюры по случаю пятидесятилетнего юбилея Никеля, отпечатанных здешними же воспитанниками в местной типографии в дальней части кампуса, читать было нечего. Мальчишки на всех фотографиях улыбались, но Элвуд, пускай он и пробыл в школе всего ничего, прочел в их взглядах мертвенное безразличие, каким отличались все никелевцы. Наверное, теперь он и сам им обзавелся, раз уж прошел обряд посвящения. Осторожно повернувшись на бок, Элвуд приподнялся на локте и несколько раз перечитал брошюру.

Никель был открыт властями штата в 1899 году и изначально назывался Флоридской ремесленной школой для мальчиков. Это было «исправительное учреждение, где юный нарушитель закона, изолированный от дурного влияния окружения, совершенствуется физически, интеллектуально и нравственно, исправляется, чтобы вернуться в общество с намерениями и качествами, присущими благонадежному гражданину, почтенному и честному человеку с профессией или квалификацией, позволяющими заработать себе на жизнь». Мальчишек называли учениками, а не заключенными, чтобы подчеркнуть их отличие от нарушителей закона, упрятанных в тюрьмы. Хотя вообще-то, мысленно добавил Элвуд, злостные преступники тут тоже были: они все числились в штате.

Когда школа открылась, туда стали принимать учеников начиная с пятилетнего возраста, и мысль об этих беспомощных малышах взволновала Элвуда до слез, не давая ему уснуть. Первую тысячу акров школе даровал штат; а в течение следующих лет местные жители щедро пожертвовали еще четыре сотни. К тому же Никель стремился прокормиться самостоятельно. Строительство типографии обернулось во всех отношениях бесспорным успехом. «Только за 1926 год типография заработала 250 000 долларов, не говоря уже о том, что ученики овладели полезным ремеслом, которому смогут себя посвятить после выпуска». На кирпичном станке ежедневно изготавливалось по двадцать тысяч кирпичей, которые после ложились в фундамент домов – и больших, и маленьких – по всему округу Джексон. Ежегодная выставка рождественских фонариков, которую подготавливали и проводили сами ученики, собирала гостей из самых отдаленных городков. Каждый год газетчики присылали сюда репортера.

В 1949 году, когда и была отпечатана брошюра, школу переименовали в честь Тревора Никеля, реформатора, который за несколько лет до этого прибрал школу к своим рукам. Мальчишки любили говорить, что школу переименовали из-за того, что их жизнь и пяти центов не стоит[4], что, конечно же, не так. Временами, проходя мимо портрета Тревора Никеля, висевшего в холле, трудно было отделаться от мысли, что хмурится он оттого, что догадывается, о чем ты думаешь. Точнее, даже так: потому что он знает, что ты знаешь, о чем он думает.

Когда в лазарет заглянул парнишка со стригущим лишаем, который тоже жил в Кливленде, Элвуд попросил его занести что-нибудь почитать, и тот выполнил просьбу. Притащил ему стопку потрепанных научных книжек, из которых по случайному совпадению можно было составить целый курс по древнейшим могущественным силам и узнать о столкновении тектонических плит, образовании горных хребтов, взмывающих к самому небу, о вулканической активности. О той гигантской энергии, что бурлила в недрах земли, формируя мир над собой. Это были толстые тома с яркими иллюстрациями, огненно-красными, так контрастировавшими с мутной, туманной серостью палаты.