Мальчишник

За праздничным столом разыскало Максимыча известие, что пока он путешествовал по северам, сын его стал студентом горного института. Это был подарок из подарков!

На восточный манер был произнесен тост:

— Говорят: если хочешь счастья на один день — напейся, на месяц — женись, на год — купи машину… Все эти счастья тобой уже испытаны. Если же хочешь счастья на всю жизнь — будь здоров! Теперешнего богатырского здоровья и желаю тебе на последующие полета!.. Чересседельник помнишь? — сгустил я голос до зычного баса.

— Помню! — раскатистым эхом откликнулся именинник.

— Есть ли еще порох в пороховницах?

— Есть еще, батько, порох в пороховницах!

— Крепка ли еще казацкая сила?

— Еще крепка казацкая сила!

— Не гнутся ли еще казаки?

— Не гнутся казаки, батько!

— Ну, еще раз будь здоров во славу товарищества!

С боевым звоном соединились над столом русские граненые стаканы.

Едва поезд тронулся, Биллс вытащил из запятнанного сажей кухонного рюкзака керогаз, котелок и удалился в туалет кипятить чай. Девушки извлекли из того же рюкзака зеленый прорезиненный мешок с продуктами и принялись накрывать на стол. На станции они тоже времени зря не теряли, и теперь их мешок являл всякие яства щедрее скатерти-самобранки: краснощекие помидоры и белоносые огурцы, ноздреватый сыр и сливочное масло, печенье, конфеты.

Вдруг запахло чадом и керосином, и по проходу тревожно потянуло дымом. Он валил по-за краям туалетной двери, окаймив ее пышной, изукрашенной замысловатыми виньетками серой рамой. Что там стряслось у Биллса? Заглох керогаз и задушил его дымом? Или не смог окно открыть для вентиляции?

Всполошилась немолодая с широким дряблым лицом проводница.

— Ой, батюшки-светы! Опять вагон горит! Да есть ли там кто-нибудь? — в отчаянии дергала она дверную ручку. — Раз закрыта изнутри, значит, кто-то есть. Заперся, поджогец. Немедленно выходи!

Биллс не отзывался. Ахая и охая, проводница побежала в соседний вагон и спустя минуту, еще более перепуганная и запыхавшаяся, воротилась в сопровождении высокого, хмурого, решительного милиционера, неумолимый вид которого не предвещал Биллсу ничего доброго.

— А ну, кто там есть, немедленно отопри! Милиция! — сурово и громогласно потребовал страж порядка.

Дверь наконец отпахнулась. В чадном дыму явился Биллс, растерянный, с красными слезящимися глазами и подпаленными рыжинами на клочковатой бороде. Керогаз не горел, однако с шипением и фырканьем продолжал дымить и чадить. Стекло в окне закоптилось и стало непроницаемым. Так и есть, не смог опустить раму.

Милиционер схватил Биллса за руку, заученным движением завернул ее сильно за спину, отчего парень косо перегнулся, и как опасного преступника-рецидивиста повел его в противоположный конец вагона, где находилась конурка проводников. Проводница выплеснула в унитаз кипяток из котелка, залила холодной водой чадящий керогаз и, захватив вещественные улики в обе руки, побежала следом.

Сидя за столиком, на котором был положен белый листок с единственным словом «Акт», милиционер допрашивал стоявшего на ногах Биллса:

— В прошлом месяце на нашей дороге сгорел вагон. До сих пор не можем найти преступника. Ты, наверно, и поджег его? Признавайся!.. На следующей большой станции высадим тебя и всыплем по первое число — судить будем. А пока предъяви документы и отвечай без утайки: кто ты есть, откуда, с какой целью едешь?

Акцента в речи Биллса добавилось. Пристроившаяся рядом с милиционером проводница озадаченно и удивленно вслушивалась в его голос, а когда милиционер занялся изучением документов, продолжила допрос с неожиданным пристрастным участием:

— Откуда вы свалились на мою шею, соколики?

— Из Риги мы.

— То-то и слышу, что не по-нашему вроде калякаешь. Каким ветром занесло?

— Много всяких ветров. Месяц назад, например, мы были в Воркуте. Оттуда пешком поднялись в горы, а спустились с них в Обь уже на лодках-байдарках. Сейчас домой правим.

— В прошлом месяце по нашей дороге не ездили?

— Нет, тетенька. В прошлом месяце вы по другой дороге ехали.

— Выходит, вы эстонцы?

— Нет, латыши. Эстонцы — это Таллин, а мы Рига.

— Ну, пускай латыши. Никогда я у вас не бывала и не больно разбираюсь, кто и где там живет… Послушай-ка, — обратилась проводница к милиционеру, сурово-отрешенно переписывавшему данные из документов Биллса в свой акт. — Ладно ли мы делаем? Когда сгорел вагон, их и в помине тут не было. А сегодня ущерба нет. Только дым один, и тот уже выветрился. Латыши они. Понимаешь — латыши? Вроде как гости наши. Гости России. А мы с тобой не очень-то гостеприимно обходимся с ними.

Милиционер писать перестал, слушал, не поднимая склоненной над бумагой головы и не показывая глаз.

— Попросили бы кипятку у меня, — участливым голосом продолжала проводница. — Я бы уж расстаралась. Все бы вагоны обошла, либо на станции сбегала б за ним.

Милиционер встал во весь свой саженный рост, молча подал Биллсу документы, разорвал на мелкие клочки акт и строго приказал проводнице: