Саймон вежливо рассмеялся в ответ, и мы расселись за столом, чувствуя себя как на иголках. Верн с Гекконом совсем засмущались и попытались слиться со стульями. Глок сурово оглядел нас и мрачно улыбнулся:
— К сожалению, с большинством из вас мне пришлось встречаться при менее приятных обстоятельствах. — Геккон откашлялся, чтобы скрыть смущение, и чуть не подавился. Я взмолился, чтобы его не вырвало — это выглядело бы совершенно неуместно!
Директор попросил нас всех назвать свои имена. Когда я встал и представился, он поднял бровь и сказал:
— Так это ты, значит, Мильтон?
Он посмотрел на меня так, будто ожидал большего, и повернулся к Гоблину.
Удивительно, но завтрак прошел без задоринки: Жиртрест отказался от второй порции, Геккона не стошнило, Верн не дергал себя за волосы, Рэмбо был любезен, Бешеный Пес — вежлив, Гоблин помылся, Саймон выглядел презентабельно, как всегда, а я... я был просто собой. Глок оказался вовсе не таким страшным, как мы его представляли, и, как ни удивительно, у него даже было чувство юмора. Обеспокоенный Пи-Джей Лутули поджидал нас у корпуса. У него словно гора с плеч свалилась, когда мы сообщили, что все прошло хорошо. Он даже торжествующе выбросил кулак в воздух и вздохнул с облегчением. Такое впечатление, что наш староста с ужасом ждал этого дня уже давно.
Жиртрест отменил собрание по делу Макартура, потому что плохо себя чувствовал. Якобы из-за завтрака у Глокеншпиля у него начался понос.
Ева попросила Рэмбо задержаться после уроков, чтобы отрепетировать сцену, которую они потом собираются показать всему классу. Рэмбо официально записан в учительские любимчики. Гоблин считает, что тут дело нечисто.
11.00. Наконец удача! Весь корпус толкался у доски, чтобы прочесть объявление.
Тут же организовали матч по тач-регби с участием всех наших. Пятьдесят мальчиков выкатили на поле в состоянии чрезвычайного возбуждения и два часа носились по мягкому ковру из оранжевых и бурых листьев.
Всего несколько часов отделяют меня от свободы!
Проснулся задолго до подъема. Мой тяжелый металлический чемодан лежит собранным в шкафчике. У других сумки тоже собраны. Чтобы убить время, стал играть в гляделки с Роджером. Тот не выдержал моего невозмутимого взгляда, потерял ориентацию и атаковал шкафчик Верна. Наконец я услышал шаги мальчика, бегущего через поле. Через несколько секунд загудела сирена, и вся школа тотчас вскочила на ноги.
08.00. На последнее школьное собрание мы явились в радостном осеннем настроении. Повсюду слышался смех. Даже Глок казался довольным, что ему несвойственно. Без сомнений, его грела мысль о предстоящих трех неделях покоя и тишины. Сделав несколько объявлений, он напомнил нам, что даже на каникулах мы являемся лицом нашей школы и потому должны вести себя прилично в любой ситуации.
Затем он развернул листок бумаги и сказал:
— Как многие из вас знают, в этом году у нас будет большое представление — пьеса «Оливер», которую мы ставим совместно со школой святой Катерины. (Кто-то засвистел, и Глок смерил нарушителей убийственным взглядом.) Режиссером назначен мистер Ричардсон, который в течение последних шести недель проводил тщательный отбор. В результате роли распределились таким образом: Феджин — мистер Эдли. (Папаша в роли Феджина! У меня вспотели ладони.) Нэнси — миссис Уилсон. (Значит, Ева будет играть Нэнси. У меня в животе все перевернулось.) Билл Сайкс — ваш покорный слуга. (Глок в роли психопата Сайкса — ему даже играть не надо будет! Мне вдруг очень захотелось в туалет.) На роль Ловкого Плута выбрали Ллойда Кросвелла. (Громкие аплодисменты и свист. Почему сердце бьется у меня в горле?) Наконец, самое важное объявление — главную роль Оливера будет играть не кто иной, как... Джон Мильтон!