Маленькая фигурка моего отца

— Мы узнали, что Шверин оккупирован англичанами, а ничейную землю, по которой мы проезжали еще вчера, вот-вот займут русские. Тут мы натянули белую простыню на радиатор и так вкатили в Шверин.

Нагло, как ни в чем не бывало, — говорит отец, — держась молодцом, в форме со всеми знаками различия, как на параде. Хелло, Томми, вот и мы! Ну, что вы с нами будете делать?

Я рассчитывал, — признается отец, — что с нами как с военными корреспондентами и потенциальными обладателями важной информации будут обращаться не так, как с простыми солдатами, и даже представлял себе головокружительный поворот в карьере — поступление на службу Его Величеству. Но, к счастью ли, нет ли, у нас только отобрали камеры и пленку и после короткого допроса поступили с нами, как со всеми остальными, то есть отправили в лагерь.

И вот застрял я пока в лагере, — продолжает отец. — Вообще-то говоря, мне было там неплохо. Обращались с нами сносно, голодом не морили. Но постепенно до меня стали доходить неприятные слухи.

Якобы целые области будут переходить из рук в руки. Якобы границы оккупационных зон будут выравнивать. Якобы Шверин отойдет русским. А русский плен означал отправку в Сибирь.

Времени на размышление у нас не оставалось, — говорит отец, — Но вот в чем штука: в Шверине я познакомился с одной женщиной. При каких обстоятельствах, — это отдельный разговор. В любом случае, она каждый день приходила к колючей проволоке. Ну, что ты на меня так уставился, ну, так все сложилось. Эта Герта был просто душка, а для того времени, когда все ходили несчастные, грязные и голодные, она еще и выглядела неплохо. И еще худо-бедно меня подкармливала.

Так вот, у Герты в Шверине был домик. Не квартира, а домик, хоть и маленький, но с погребом и чердаком. Вот я и подумал, а не получится ли у меня устроить там убежище.

Герта уже приютила у себя сестру с маленьким ребенком, бежавшую с востока. Но сказала, что, если мне действительно удастся выбраться из лагеря, я могу рассчитывать на нее. Она была молодая вдова, ее муж погиб под Ленинградом. «Если ты постучишься в мою дверь, местечко для тебя всегда найдется».

Значит, надо было вырваться, — заключает отец. — Легко сказать… Целыми днями я ломал голову, как бы сбежать, и ни до чего не додумался. Но тут, как это часто бывало в моей жизни, помог случай, или провидение, или, можно сказать, Господь Бог.

Ну, вот представь себе: шатаюсь я по лагерю, не нахожу себе места. И вот в разрушенном ангаре натыкаюсь на опрокинутый шкаф. Такой металлический, гаже не придумаешь. Заглядываю внутрь, дверца оторвана, а там! — весь шкаф забит комплектами комбинезонов. Знаешь, такими старыми комбинезонами для наземного персонала. Никаких знаков различия на рукавах, на груди, ничего. Мышиного цвета, незаметные рабочие комбинезоны. Слушай, у меня сразу возникло непреодолимое желание примерить такой костюм.

И вот я сбрасываю форму и быстренько натягиваю на себя комбинезон, подарок Небес. Рукава и штанины мне длинноваты, но я же не на конкурс красоты собираюсь. Вот, значит, я загнул штанины, закатал рукава — и давай Бог ноги. А поможет ли мне этот комбинезон, выяснится прямо сейчас.

Дело было вечером, наступали сумерки, и это играло мне на руку. Во-первых, потому, что меня труднее было рассмотреть, а во-вторых, когда я спрятался за бухтами кабеля, мне пришлось ждать совсем недолго, пока из лагеря не ушли первые рабочие. Дело в том, что — чуть было не забыл сказать! — у нас в лагере работали и гражданские. Подростки, которых не успели загрести в фольксштурм, бывшие узники концлагерей, вольнонаемные поляки. Они приходили утром и уходили вечером, как обычные рабочие. Что делали? Да расчищали аэродром от обломков и мусора. И большинство носили комбинезоны вроде слесарных. Почти не отличимые от моего, по крайней мере, в сумерках. Так вот, рабочие эти уходили организованными группами. Ну, и что, по-твоему, сделал твой папа? Схватил металлический прут, который был прислонен к дощатому забору, и, взвалив этот прут на плечо, просто пристроился в конце очередной группы гражданских.

А в лагерных воротах стоял негр, настоящий гигант, — говорит маленький, щуплый отец, и это меня совсем не удивляет. — Он мне еще крикнул то ли «HEY MAN», то ли «WHO ARE YOU?»,[41] а я ему в ответ: «Кто-кто! I work here!»[42]

Потом, как говорит отец, он просто шел и шел, спиной ощущая недоверчивый взгляд чернокожего. Шел и шел, и постепенно понял, что железный прут ему достался тяжеленький. «И почему я, дурак, — подумал он, — не догадался взять просто доску?»

Я сомневаюсь, что все так и было, уж очень складно выходит, что-то не верится. К тому же в этой истории встречаются некоторые несообразности. Например, — я перематываю пленку назад, чтобы убедиться в правильности своего предположения, — в том разрушенном ангаре он вместе с формой оставил и свои Железные кресты. А что же хранится у бабушки в шкатулке?..

— Ах, вот ты о чем… — спохватывается отец. — Ну, это я тебе объясню потом.