Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Завтра утром на заре,
Под зеленым сводом сада,
Там где мягкую землицу
Так легко копать руками,
Завтра утром на заре
Похороним втихоре,
Похороним втихоря,
Хря-хря.

Дуб

Посвящается Итало Кальвино

Крошка Жаннетта сидела и смотрела, как ее старший брат Себастьян прыгал с дуба. Он карабкался по самой высокой ветке, такой же высокой, как и крыша голубятни, падал в пустоту и цеплялся на лету за веревку подъемного устройства на амбаре. Затем он съезжал по веревке на землю.

Не глядя на сестренку, он без устали повторял свой маневр.

Крошка Жаннетта, словно завороженная, не спускала с него глаз.

Пытаясь ему подражать, она обхватила ствол маленькими ручками, потерлась щеками о древесную кору, поводила о ствол пальцами ног, но так и осталась сидеть на земле, как приклеенная.

Отныне в ее жизни имела значение только одна вещь: свисающая сверху веревка.

Едва проснувшись, она уже смотрела на нее; едва успев поесть, она уже неслась во двор.

— Подожди немного, — советовал ей отец, — скоро ты тоже сможешь за нее уцепиться.

Но крошка Жаннетта ни за что не хотела поступиться своим первым настоящим желанием. Она хотела найти выход немедленно и немедленно за это взялась.

Зная все на свете, хотя ее никогда ничему не учили, Крошка Жаннетта открыла секрет желудей. Она воткнула указательный палец как можно глубже в землю, выбрала самый большой желудь и поместила его в ямку.

Закопала и уселась сверху.

Раз у нее не получилось залезть на вершину дуба, ей оставалось до нее дорасти.

Уговоры, увещевания, угрозы, шлепки — ничто не могло сдвинуть ее с места. Она терпела холода, дожди, январи и августы, она держалась, а ее дуб рос.

Она не отрывала глаз от подъемного механизма, еще не представляя всей меры своего терпения.

Еще долго ее брат продолжал прыгать с земли на ветку, с ветки на веревку и с веревки на землю. Пролетая мимо нее, он пожимал плечами, не глядя на нее. Это было единственное нововведение в ритуале.

Пролетали и времена года.

Осенью она чувствовала, как под ней осыпаются листья, а весной — как в ляжки и ягодицы затираются раскрывшиеся почки.

Родители — люди простые и добродушные — по-прежнему думали, что все это детские капризы, и продолжали, несмотря на упрямство дочери, кормить ее три раза в день.

С помощью конопляной веревки, пропущенной через вилы. Крошка Жаннетта подтягивала к себе плетеную корзинку, набитую едой. Горний воздух вызывал недюжинный аппетит.

Однако очень быстро ей надоело тянуть за эту веревку. Пища снизу неумолимо притягивала ее к земле, и она постепенно привыкла питаться молодыми побегами и насекомыми, которых она ловила на лету. Сначала она бестолково молотила по воздуху руками, но за несколько месяцев наловчилась и доходила иногда до того, что ловила добычу языком и ртом. Когда наступал вечер, и появлялись полчища мошкары, она с удовольствием отъедалась.

Из крошки Жаннетты она превратилась в просто Жаннетту, затем в Жанку, затем в «эту старую сумасбродную Жанну», затем в «дурочку Жанну»...

Ее родители умерли, и хозяином фермы стал ее брат. Она была на него очень обижена, поскольку он уже не залезал на дерево и не спускался по веревке. Каждый раз, когда он проходил под дубом, она разражалась бранью: «Трус! Гад! Что, копаешься теперь в грязи, бездарь?! Кто хвалился, что летит, тот теперь в грязи сидит!»

И смеялась, поднимая глаза к небу.

Высокое положение, думала она, гарантировало ей исключительную способность к просветлению; она уже не говорила, а изрекала, и ее изречения распускались, как почки на ветке.

Настал день, когда она напрочь отказалась понимать то, что происходит внизу. Но она чувствовала, что всех, кто приводил к дубу детей, чтобы развлечь их после воскресной службы, больше всего интересовало ее упрямство.

С этого дня она отбросила все сомнения и поудобнее устроилась на своей ветке.

Ее дуб продолжал расти; прекрасный, раскидистый, крепкий, он рассыпал тысячи желудей и отбрасывал на своего старшего соседа тень, удлинявшуюся с каждым летом.

Жанна старела.

Волосы ее начали седеть, зубы шататься; она больше не выкрикивала правду, она боялась, что ее могут не услышать. Ее спина сгорбилась; теперь каждый ливень становился испытанием, а каждый снегопад — пыткой. Она вынесла все.

Пришло время, когда самая высокая ветка достигла подъемного устройства.

Глаза Жанны загорелись почти дьявольским огнем.

Она захотела прыгнуть, но не смогла оторваться от ветки.

На ее покрасневшем веке выступила слеза.

Она стала бороться с ревматизмом, артрозом, оцепенением, она затрещала. Ее заклинило.

Муки свели на нет радость, но не упрямство. Ее ноги так ослабли, что пришлось собрать остаток сил в руках. Она подтянулась на ветках и повалилась вперед.

Ее немощные руки схватили веревку.

Перетертая, ненужная, заброшенная скорее по небрежности, чем по расчету, веревка не выдержала.