Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Когда она очутилась на столе голая, и доктор принялся щупать ей живот, она все еще не нашла решения занимавшего ее вопроса. Ну не могла же она взять и, ни с того ни с сего, ляпнуть, что у нее оргазмы! Он бы просто пожал плечами и продолжал бы ее ощупывать, как ни в чем не бывало.

К подобной теме следовало найти научный подход.

Доктор закончил ее обследовать. Он бросил свой напальчник в эмалированную урну, и вдруг произошло чудо.

В тот момент, когда она уже отчаялась рассказать ему о своих оргазмах, это слово произнес он сам.

Вмиг Симона оказалась на вершине блаженства.

Правда, произнес он это совсем не весело, и то, что он сказал после, ее несколько обескуражило, но она с таким вниманием ожидала повторения своего слова из его уст, что не очень хорошо поняла то, что он говорил.

Вот почему она остановилась в раздумье прямо посреди площади. Она пыталась собраться с мыслями и разобраться в том, что сказал ей доктор. Он не вдавался в детали, но теперь, когда она знала самое главное, ей казалось, что она способна вообразить то, что может произойти.

Они будут опускаться...

Если ничего не предпринять в самое ближайшее время, то сначала ее удовольствие спадет в ляжки, затем спустится в колени. Спустя некоторое время какие-то оргазмы еще останутся в икрах, но потом и они переместятся в пальцы ног... А потом? Ну, а потом ей придется смириться с тем, что ее удовольствие уйдет в землю.

Об этом и речи быть не могло.

Решение было принято. Раньше она противилась, так как не понимала, но теперь поняла, что тянуть больше нельзя.

Она повернула вспять, забежала в сад доктора и крикнула в открытое окно, что согласна поехать в больницу и лечь на операцию.

Дом

Долгие двадцать семь лет чета Вассерман прожила в городе в большой нужде. Они оба много работали, затягивали потуже пояса, экономили, как могли, и ради этого жили без удобств в темной полуподвальной квартире, за которую платили очень скромную квартплату.

Когда по истечении двадцати семи лет необходимая, на их взгляд, сумма накопилась, они приехали в деревню, которую уже давно приметили, нанесли визит мэру и каменщику, после чего решили строить дом.

На их счастье между двумя магазинами оставался небольшой участок, который выходил прямо на главную площадь. Их мечта осуществилась.

Итак, им начали строить дом.

Когда он был закончен, они его украсили и обставили согласно своему общему вкусу. Они это так часто и так долго обсуждали, что никаких разногласий у них не возникло. Мсье Вассерман получил свою кровать в стиле Людовика XV и свою кухню из пластика, мадам Вассерман получила свой гостиный гарнитур, обитый зеленым гофрированным бархатом, и кресла с позолоченными ножками.

Перед тем, как переехать, они повесили шторы, развесили картины, поставили безделушки на полки серванта.

Великий день наступил, и мсье Вассерман захотел придать ему некую торжественность. Он, который обычно никогда ничего не говорил, произнес на пороге дома возвышенную фразу. Сказать, что он составлял ее двадцать семь лет, было бы преувеличением, но думал о ней он давно.

— Вот, — заявил он жене, — наше жилье навеки.

Они переступили порог, она его обняла и поблагодарила.

Изнуренный лишениями и усталостью, которая обрушивается на старых первопроходцев, наконец-то достигших своей цели, мсье Вассерман умер. Его тело поместили в только что отделанную комнату, а через три дня предали земле.

Мадам Вассерман долго плакала; для нее самым ярким образом, связанным с тем, что некогда было ее мужем, осталась сцена прибытия в новый дом, а ее личным девизом стало выражение «жилье навеки».

В первое время ей было нелегко привыкнуть к новому пространству.

Для начала она приговорила комнату, которая вызывала у нее печальные воспоминания и которую она хотела сохранить в первоначальном виде — такой, какой она была в день смерти супруга. Ела она в гостиной, так как это было идеальное место, чтобы смотреть телевизор.

Она жила в этой гостиной с превеликой осторожностью, она все оборачивала полиэтиленом, чтобы не запачкать, накрывала чехлами, чтобы не протереть бархатную обивку, она подкладывала фетровые стельки, чтобы не поцарапать лакированный паркет.

Она уже начала чувствовать себя более или менее уверенно, но как-то раз съела крокеты из замороженной рыбы, а на следующий день, вернувшись из магазина, была вынуждена констатировать, что рыбой пропахла вся комната, а в особенности бархатная обивка, хранившая этот запах с необычайной стойкостью.

Вечность не могла пахнуть рыбой, а посему мадам Вассерман заперла гостиную.

Кухня была в высшей степени неудобной.

Скажем прямо — это была кухня образцовая и современная, но она не предназначалась для того, чтобы служить еще и ванной, и спальней.

Каждый вечер приходилось идти на акробатические ухищрения, чтобы отодвинуть стол, поставить на него стулья и разложить раскладушку. К тому же, в кухне не помещался телевизор, а окошко выходило в запущенный сад, огражденный подозрительной стеной.

У мадам Вассерман осталось немного удовольствий.

Однажды утром она, отступая, переехала в гараж.