Маленькие истории, возвращающие нас в детство

Два месяца они не виделись. Алексей не появлялся в школе, но всякий раз, когда Яковлев встречался с Оксаной, после разлада с другом он себе это позволил, краснея, отводил глаза, при ее восторженных рассказах об Алексее. Язык деревенел, чтобы сказать о нем правду, и Яковлев словно выжидал чего-то, но чего? А девушка не спрашивала, почему ребята перестали приходить вместе.

В мае в городе обосновался Чехословацкий лунопарк и Володька, выпросив у отца денег, решил пригласить Оксану немного развлечься. Теперь Владимир бывал у нее каждый день, в то время как Лешка все реже и реже.

И то, что он увидел в ее квартире, и то, как рыдала Оксана, и ее крик, осталось потом в душе незабываемым шрамом. Яковлев не узнал Оксану: лицо ее, покрытое смертельной бледностью с подтеками туши выражало ужасное потрясение, волосы разметались по содрогающимся от рыданий плечам, джинсы были испачканы уличной грязью, а слезы, крупные слезы катились из воспаленных глаз, не прекращаясь. Мама слышала ее плачь, но не успокаивала, потому что от каждого слова утешения Оксана приходила в истерику.

– Подонки! И ты, и твой друг! Ненавижу вас! -… бросила она в лицо Яковлеву и захлопнула дверь.

"Значит правда. Леха завел ее в сомнительную компанию, где было много вина и диско, и где могли подсунуть вместо сигареты с табаком папиросу, начиненную тем, отчего сразу все кружится, она, конечно, не придала значения затуманенным глазам окружающих", – и … перехватило дыхание.

Дня три он не мог найти Алексея – тот в это время лежал в больнице, отравившись демидролом, на четвертый, столкнувшись с ним лоб в лоб на улице, процедил сквозь стиснутые зубы одно лишь слово: "Подонок!" – и плюнул смачно ему в лицо, остальные слова заменили удары, беспощадные удары. Потом Володька бешено трясся от сознания бессмысленной жестокости, он не мог обнаружить, уловить того чувства, которое управляло им, не понимал, как мог так бесчеловечно бить человека.

А сейчас, быстро подавив слабое сопротивление не оправившегося от болезни Лехи, повалив на спину так, что слетела на грязный тротуар фуражка, бил руками, ногами, и бил неистово, но почему то казалось, что этому беззащитному и страшному человеку его удары неощутимы, и Яковлев с медово-бледным лицом, плача от собственного бессилия, еще сильнее пинал ногами лежащего.

Чьи-то руки до обидного несправедливо тянули его от Лехи, но Володька, поспешно, грубо отпихиваясь, вырывался и снова наносил мстительные удары по ненавистному человеку, который был жалостливым ничтожеством, скромной подлостью с опустошенными глазами и принес столько бед, что простить его было бы неразумно. Потом, словно очнувшись от набросившегося дурмана мести, заглянув в неподвижные зрачки безмолвного, распростертого на тротуаре избитого Лехи, как от чего-то преувеличенно страшного, животно-злобного, стремительно, не оглядываясь, Яковлев побежал; он бежал, не зная куда, мимо родного дома, мимо школы; мысль, что Леха умрет, обжигала, и холодок страха колол его существо; задыхаясь, он продолжал бежать с горькой безнадежностью спасения, очищения, от того, что вдруг совершил, пока весенний, промочивший его до нитки до колоты зубов, до дрожи тела дождь и свежий, напоенный ароматом от орошенных каплями влаги кистей сирени воздух с запахом распустившихся клейких листьев тополей не привели его в чувство, и тогда, обессилев, Яковлев упал на скамейку и лежал, облегченно закрыв глаза.

Потом поникший, опершись плечом о поручни, он ехал в скрипящем, душном трамвае у передних дверей, а в затылок как будто тыкали чьи-то пристальные взгляды, и, не выдержав, Яковлев повернулся, глянул туда, в конец вагона, где стояли трое с короткими прическами. И присмотревшись, увидев на шеях цепочки, в дудочку штаны, руки в татуировках, а главное, у одного из них блестящие по-волчьи глаза ("Старый знакомый"), все понял, и вихрем пронеслось в мозгу: "Драки не избежать". А те двое в отличие от шатающегося наркомана напоминали жирных, откормленных свиней, и "кликуха", услышанная из их уст, соответствовала.

– Слышь, Мамонт! Видел какой взгляд этот чувак кинул на тебя? Эй, ты! Иди сюда, ну, ну!

Володька сорвался:

– Не понукай, не запряг!

Пассажиры испуганно зароптали, а троица беспричинно заржала.

На остановке Володька вышел, троица, как привязанная, – за ним.

– Эй, земляк, тормози!

"Надо их укротить, укротить морально, как учился у Лехи взять на испуг", – подумал Володька и обернулся.

– Ты нас не знаешь, землячок, и никогда не узнаешь. А знаешь за что мы тебя будем бить?

– За что? – подобного оборота Яковлев не ожидал, спросил машинально.

– За Лешу, кореша нашего. За что ты его так расписал?

– Не важно!

Трое надменно надвигались.

– Я знаю, из-за бабы, – заявил "Мамонт". – Знай, она была моей. Леха отдал ее мне – карточный долг, есть долг чести. Так что, может и со мной разберешься?..