Маленькие истории

– Часть находилась за городом, как могли туда добраться шестилетние дети, я не представляла, – продолжила свой рассказ бабушка. – Вместе с мамами Вовы и Димы мы добрались до окраины нашего города и пошли к воинской части. Сугробы нам, взрослым женщинам, были выше колена, значит, мальчишкам и того выше… Никаких следов детей не было, снег заметал все, не видно было даже дороги. Мы почти бежали, а до части оставалось еще семь километров, начинало темнеть. В голову лезли самые плохие предположения, ведь дети могли сбиться с дороги и сейчас замерзать в снегу. В часть мы пришли уже обессиленные, все в снегу, замерзшие и в слезах. Караульные нас пустили, созвонившись с кем-то, провели к дежурному офицеру. Офицер, в свою очередь, доложил о нас генералу. Генерал нас слушал, а мы плакали и говорили наперебой, что наши шестилетние сыновья ушли сюда еще днем и их нигде нет. Хорошим человеком оказался «генерал с лампасами», он приказал начать поиски, и сотня солдат вышли в метель искать наших детей. К нашему счастью, в части были две служебные овчарки, которых тоже отправили с ними. Не знаю, сколько прошло времени от начала поисков, уже совсем стемнело, когда мы услышали лай собаки и крики:

– Нашлись! Здесь они!

В сугробе, обнявшись, сидели наши дети, глазки закрыты, они едва дышали!!!! Солдаты подхватили мальчишек на руки и бегом направились в часть, вернее сказать, в медсанчасть, где маленьких пациентов ожидал военный врач. Мальчики замерзли и с трудом отвечали врачу…

– Бабуля, они все остались живы?

– Все живы, воробушек, и чудом ничего не отморозили себе. Только лечиться нам пришлось долго, воспаление легких – это не шутки… – бабушка вздохнула, вспомнив и пережив тот страх за сына еще раз.

– А как же Суворов? Ты подарила его через три дня папе?

– Нет, милый, у нас уговор был: Суворов будет подарен, только если папа твой будет вести себя как «хороший мальчик». Миша, мне было очень жаль своего сыночка, но уговор дороже денег и жалости.

– И Суворов так и пролежал все эти сто лет?

– Ну, конечно, не сто лет, а гораздо меньше. Наверное, Суворов должен был достаться тебе… если ты будешь «хорошим мальчиком», – продолжила бабушка.

– Ты подаришь мне его 23 февраля? – кисло спросил я.

– Нет, он уже твой. Только будь «хорошим мальчиком».

«Дался ей этот „хороший мальчик“», – подумалось мне, но вслух я произнес:

– Я буду таким, как мой папа – офицером, а может, и настоящим генералом с лампасами или даже таким полководцем, как Александр Суворов!

Ночная исповедь

Тихий, спокойный разговор в купе скорого поезда начался еще вечером и продолжался уже ночью под мерный стук колес. Женщине было тридцать пять лет, она с восьмилетним сынишкой ехала к мужу в Москву, где тот работал. Дома осталась мама и двухлетняя доченька.

Мужчине пятьдесят пять, он профессор консерватории и едет в Москву, где он примет участие в фестивале классической музыки. Он живет работой, дома остались жена и взрослый сын.

– Если бы не музыка, и не представляю, чем бы я жил. Знаете, я относительно недавно стал понимать свою жизнь и осознал, как жили мои родители. Помню в детстве я стеснялся и отца, и матери. Мы ютились в коммуналке. Отец был грузчиком в порту. Ходил в застиранных рубахе и солдатских штанах, даже летом носил кирзовые сапоги. Утром идя на работу, когда еще было темно, он спускался по деревянной лестнице, гулко стуча своими сапогами, а я, неизменно просыпаясь, злился на него за это. Возвращался он домой вечером уставший, мокрый от пота, в пыли, зачастую выпивший. Помню, когда он умывался, мама поливала его из ковшика над тазом и тихо приговаривала:

– Гриша, ты бы хоть не пил…

– Ничего, Катенька, с устатку без нее, родимой, не усну, ты же знаешь. Сама-то устала, небось? Много сегодня настирала?

– Нет, Гриша, не устала,к как всегда, я привыкла.

Отец садился ужинать, мама ему подавала, а я смотрел на ее натруженные руки, на вареную картошку и зеленый лук и невольно морщил нос от лукового запаха. До чего они были неинтересными и грубыми.

Тогда я не понимал, что мой отец-грузчик, уставая нечеловечески, трудился для меня! Я был его надеждой на то, что не все так плохо. На деньги, заработанные грузчиком и прачкой, мне маленькому купили блестящую большую трубу, и я смог заниматься в музыкальной школе.