Маленькие повести о великих писателях

Николай Васильевич подошел чуть ближе и доверительно объяснил. Собственно, он из дворян. И фамилия его Гоголь. А Яновский, это… это просто так. Неизвестно зачем.

Князь Гагарин обрадовано улыбнулся. Манера выражаться, да и сам облик юноши его явно забавляли.

— То-есть, как это… «неизвестно зачем»?! — понизив голос, спросил он. Оглянулся по сторонам и даже подмигнул Гоголю.

Николай Васильевич мгновенно включился в еще непонятную игру.

— Яновского, ваше сиятельство… — тоже понизив голос, зашептал юноша, — поляки выдумали. В Варшаве. А я русский дворянин. И даже поместье имею. В Полтавской губернии.

Для большей убедительности Гоголь тоже подмигнул Гагарину.

— Дворянин и вдруг… на сцену?! — в притворном ужасе вскричал князь Гагарин.

— У меня талант! — скромно ответил Гоголь.

— На какое амплуа рассчитываете?

— На трагическое.

Князь Гагарин долго молчал. Пытался даже хмуриться.

— Комическое вас никак не устроит? — наконец спросил он.

— Никак невозможно-о! Именно, трагедия! — воскликнул юноша. И тут же добавил. — На худой конец, драма!

Князь Сергей Сергеевич Гагарин понимающе кивнул.

Просмотр состоялся через два дня. Юный Гоголь предстал пред ясны очи трех вершителей судеб русского театрального искусства. Великой актрисы Екатерины Семеновны Семеновой, не менее великого Петра Андреевича Каратыгина, и инспектора сцены Александра Ивановича Храповицкого.

Все трое сидели в абсолютно пустом зале. А на сцене стоял худой юноша. С длинным носом и странной фамилией — Гоголь.

Едва начав монолог Ореста из «Андромахи», только еще войдя в нужное состояние с надлежащими завываниями и вскриками, юный Николай Васильевич услышал из зала нечто странное.

Звенел колокольчиком нежный смех Семеновой, гулко ухал басом хохот Каратыгина, квакающим баритоном поддерживал их Храповицкий.

Продолжая монолог, все набирая обороты, Николай Васильевич никак не мог взять в толк, что собственно смешного в его чтении?

Наконец Каратыгин не выдержал, хлопнул в ладоши.

Юный Гоголь остановился, начал всматриваться в зал.

Великая Семенова утирала платочком слезы, Храповицкий цепко держал обеими руками живот, будто боялся, что тот отвалится. Сам Каратыгин махал на Гоголя обеими руками:

— Довольно-с… Довольно-с!!!

— Вы… нас уморили-и… — чуть не плача, заявила Семенова.

Юный Николай Васильевич все понял. Он повернулся и, гордо вскинув голову, стремительно ушел со сцены.

«Хвалу и клевету приемлю равнодушно!» — мыслил он, быстро шагая по людным улицам. Прохожие расступались перед ним.

В Петербурге много жителей, но мало читателей. Истинных ценителей поэзии вообще кот наплакал. Ничем другим юный Гоголь не объяснял тот факт, что в книжных лавках за месяц (?!) не был продан ни один экземпляр поэмы «Ганс Кюхельгартен».

Юный Николай Васильевич человек действий. Тут же нанял извозчика, объехал книжные лавки и забрал все до единого экземпляры «Ганса». И весь вечер топил ими печь в нанятой квартире. Натопил до такой степени, пришлось даже окна раскрывать на ночь.

«Знали бы вы!» — шептал юный Гоголь, глядя на равнодушный, ночной город. «Сколько на свете необычайного, интересного! Знали бы, что у алжирского бея под самым носом шишка! И он чихает на дню не менее ста раз кряду! Не спали бы бездумными снами!».

«Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете; редко, но бывают».

Всем известно, Александру Сергеевичу Пушкину кот ученый разные сказки говорил. У Николая Васильевича Гоголя тоже объявился кот. Не меньшей учености. И само собой, говорящий. Так уж у нас на Руси повелось, коты почти сплошь существа говорящие. Правда, не до каждого двуногого они снисходят.

Собственно, нельзя сказать «объявился». Объявился как раз Николай Васильевич. Он снял дешевую мансарду на Большой Мещанской, Кот соответственно там уже проживал.

Первое время Николай Васильевич и внимания на хвостатого не обращал. Мало ли котов в Петербурге. Достаточно ночью прислушаться, чтоб убедиться в их неимоверном количестве.

Сидел как-то вечером за очередным сочинением Николай Васильевич, сосредоточенно работал. Пока не услышал у себя за спиной мягкий, приятный голос:

— Непр-равильно…

— Почему это? — машинально спросил Гоголь, совершенно не придавая значения, кому именно принадлежит сей приятный голос.

— Деепр-ричастный обор-рот. Его запятыми выделять надобно…

Николай Васильевич нехотя повернулся и заметил в самом углу комнаты на книжном шкафу кота. Кот, выгнувшись в дугу, царапал когтями обои и хитро поглядывая на писателя одним глазом, упорно настаивал, «… запятыми… запятыми…».

— Послушайте, любезный! Нельзя ли того… оставить обои в покое. Хозяйка будет совершенно недовольной…

— Между нами, котами, говоря… — продолжал хвостатый.

— Что значит, «между нами, котами»? — возмутился Гоголь.

— Не провожу меж нами грани, — самоуверенно проурчал Кот.

— И на том спасибо, — кивнул Гоголь.

— Сочинительство не только ваша привилегия.

Хвостатый сосед перешел к процессу умывания. Приглаживал уши и усы. Как известно, коты чрезвычайно чистоплотны.

— Стало быть, тоже прозой балуетесь, батенька? — обрадованно полюбопытствовал Николай Васильевич.