Но ихъ благоразуміе, конечно, не имло теперь ни малйшей цны. Теперь добирались до полиціи. Выступали большимъ походомъ на префекта Лозе, чтобъ «оплевать» его. Везд, гд только возможно было, швыряли въ полицейскихъ камнями, стрляли по нимъ, и когда разъ поздно вечеромъ какой-то несчастный констэбль шелъ съ приказомъ черезъ мостъ Сены, толпа поймала его и бросила въ рку. На другой день только его выбросило на набережную Notre Dame, и его отнесли въ моргъ. Разъ вечеромъ на бульвар Сенъ-Мишель произошло нчто, заставившее обратить на себя вниманіе. Констэбль прогуливался въ толп одинъ по тротуару. Вдругъ какой-то господинъ выхватилъ длинный дуэльный револьверъ изъ кармана и убилъ констэбля наповалъ. На шумъ явилась полиція, поспшно задавала вопросы и выслушивала отвты, арестовала кое-кого. Но виновный не нашелся. Посл выстрла убійца поспшно сдлалъ два шага назадъ, толпа сомкнулась, и онъ скрылся. Близстоящіе видли, что онъ имлъ орденъ Почетнаго Легіона. Имъ казалось, что они знали и его имя, но выдавать его не хотли, такъ какъ человкъ этотъ былъ знаменитостью, его зналъ весь Парижъ, Франція и вообще чуть ни весь свтъ. Итакъ, онъ хотлъ въ тотъ вечеръ убить человка: жажда крови и революціонные инстинкты французовъ пробудились и разгорлись въ немъ.
Разъ вечеромъ я былъ приставленъ къ «асфальтовой фабрик». Шелъ я спокойно по улиц и натолкнулся на кучу людей, которые чмъ-то были заняты. Когда я подошелъ поближе, меня подозвали, дали ломъ и поставили на работу. Отрядъ гвардейцевъ стоялъ въ нкоторомъ отдаленіи, чтобы изолировать улицу, и, насколько я понялъ, дло шло о томъ, чтобы выломаннымъ асфальтомъ побить гвардію и взятъ приступомъ охраняемую улицу. Это было позорное рабство, что я былъ тутъ, — и я жаллъ про-себя, что не пошелъ другой дорогой. Теперь другого выхода не было, и я долженъ былъ выламывать асфальтъ. Не я одинъ работалъ, много ломовъ дйствовали, и мы дружно отдляли асфальтъ. Толпа стояла тугъ же, кричала и разсуждала, что, молъ, будетъ теперь съ гвардіей. «Ну, плохо пришлось бы гвардіи: должно-быть, не многіе изъ гвардейцевъ уцлли бы». Вдругъ мы услышали команду:
— Въ штыки!
Мы замерли.
Тотъ же голосъ закричалъ:
— Впередъ, въ штыки!
И гвардейцы двинулись прямо на насъ. Тутъ мы, струсивъ, бросили ломы и побжали. Богъ ты мой, какъ мы удирали! Мы оставили врагу вс пули, весь нашъ драгоцнный асфальтъ. Хорошо, что у меня длинныя ноги, я… припустилъ, какъ заяцъ и, долженъ сознаться, никогда не видалъ, чтобъ такъ великолпно мчались, какъ я. Еще вспоминаю, какъ у стны я съ такой силой толкнулъ маленькаго француза, что онъ повалился и захриплъ. Конечно, я перегналъ почти всхъ своихъ улепетывавшихъ товарищей, и, когда передніе остановились, я воспользовался общимъ замшательствомъ и благополучно удралъ съ «асфальтовой фабрики».
Никогда я не возвращался больше туда. Нсколько недль спустя безпорядки начали стихать, а еще черезъ три недли Парижъ принялъ свой прежній видъ. Лишь изрытыя улицы свидтельствовали долгое время о безпорядкахъ послдней французской революціи. Безпорядки имли одно ощутимое послдствіе: префектъ полиціи, «оплеванный» Лозе, долженъ былъ выйти въ отставку.
3. ПРИВИДНІЕ
Большую часть дтства я провелъ у своего дяди въ пасторат на свер. Это было тяжелое время, много работы, много побоевъ и рдко, врне никогда, часокъ игры, развлеченія. Дядя держалъ меня въ строгости; мало-по-малу моимъ единственнымъ удовольствіемъ стало прятаться, чтобъ быть одному. Если въ вид исключенія оказывался свободный часъ, я бжалъ въ лсъ или на церковный дворъ и ходилъ между крестами и надгробными камнями, мечталъ, думалъ и вслухъ разговаривалъ самъ съ собою.
Пасторатъ былъ расположенъ очень красиво, подл Глимма, широкаго потока съ большими камнями, который, пнясь, журчалъ день и ночь. Глимма бжалъ то на югъ, то на сверъ, смотря потому, былъ ли отливъ или приливъ, но всегда звенлъ онъ свою вчную пснь, и вода бжала одинаково быстро и лтомъ и зимой.
Наверху, на холм стояла церковь и кладбище. Церковь была старая деревянная часовня, на кладбище деревьевъ не было, могилы безъ цвтовъ; только у каменной стны росла роскошная малина, прекрасныя, сочныя ягоды, вскормленныя жирной землей мертвецовъ. Я зналъ каждую могилу, каждую надпись, видлъ, какъ начиналъ наклоняться крестъ, поставленный еще совсмъ новымъ и, въ конц концовъ, валился въ одну изъ бурныхъ ночей. Цвтовъ тамъ не было, но лтомъ зато росла высокая трава по всему кладбищу, такая высокая и жесткая, что я часто сидлъ тамъ и прислушивался, какъ втеръ шелеститъ въ этой удивительной трав, доходившей мн до колнъ. И среди этого свиста вертлся флюгеръ на колокольн, и его желзный, ржавый звукъ жалобно разносился по пасторату. Казалось, точно этотъ кусокъ желза — живой и скрежещетъ зубами.
Когда работалъ могильщикъ, я разговаривалъ съ нимъ иногда. Это былъ человкъ серьезный, улыбался онъ рдко, но ко мн относился дружелюбно, и часто, копая могилу, просилъ меня посторониться: у него на заступ большой кусокъ бедренной кости или оскаленный черепъ.