Маленькие приключения

Потомъ мы пахали и сяли, косили и свозили сно, косили, молотили пшеницу, наконецъ, мы свободы и получаемъ расчетъ. Съ легкимъ сердцемъ, съ деньгами въ карман, отправились мы, двадцать здоровыхъ молодцовъ, въ ближайшій городъ преріи, чтобы по желзной дорог хать на востокъ. Смотритель похалъ насъ провожать, ему хотлось распить съ нами на прощанье стаканчикъ-другой; на немъ была куртка съ блестящими пуговицами.

Кто не присутствовалъ при разставаніи рабочихъ въ преріи, тотъ врядъ ли иметъ понятіе, какъ пьютъ при этомъ. Каждый ставитъ «кругъ», значитъ, на каждаго приходится по двадцати стакановъ. Можетъ-быть, вы думаете, что этимъ и заканчивается?.. Жестоко ошибаетесь, между нами есть, ей-Богу, джентльмены, они на нашу долю предлагаютъ по пяти круговъ. И помилуй Богъ, если хозяинъ сдлалъ бы попытку протестовать противъ излишества. Его бы сейчасъ же выгнали изъ собственнаго кабачка.

Такая банда сельско-хозяйственныхъ рабочихъ разноситъ все, что ей попадется по дорог, она уже при пятомъ круг хозяйничаетъ въ городк, уже съ этого момента она правитъ имъ безъ всякаго сопротивленія.

Мстная полиція превосходна, она дйствуетъ заодно съ бандой, вмст пьетъ съ ней. И по крайней мр два дня и дв ночи пьютъ, дерутся, кричатъ и играютъ.

Мы, рабочіе, становимся другъ съ другомъ необыкновенно любезны. Лтомъ между нами любви особенной не было; теперь же, при разставаніи, вражда забывалась. Чмъ больше мы пили, тмъ добре становились; мы угощались до тхъ поръ, пока не теряли сознанія, тогда приходилось тащить другъ друга на рукахъ. Поваръ, старый, горбатый человкъ съ бабьимъ голосомъ и безъ бороды, уврялъ меня, икая, что онъ — норвежецъ, какъ и я, а причина, почему онъ раньше не сообщилъ мн объ этомъ, — общая нелюбовь янки къ норвежцамъ. Онъ часто во время обда слышалъ, какъ я и Фальдерселъ говорили о немъ и понималъ каждое слово, теперь же все забыто, прощено, — мы добрые малые. Да, онъ потомокъ смлыхъ сыновей Старой Норвегіи и родился онъ 22 іюля 1845 года въ Іов. И поэтому станемъ друзьями и partners; пока говоримъ по-норвежски. Мы обнялись съ поваромъ. Никогда наша дружба не кончится. Вс рабочіе обнимались, взялись за руки — руки у насъ были жесткія — и въ восторг закружились хороводомъ.

Обыкновенно, мы спрашивали другъ у друга: «Чего ты хочешь еще выпить? Здсь нтъ ничего порядочнаго для тебя!» И затмъ опятъ шли въ кабачокъ раздобыть чего-нибудь получше. Мы снимали съ полокъ бутылки съ дорогими этикетками, он стояли тамъ для украшенія, а мы распивали все это въ дружеской компаніи и платили до смшного дорого

Эвансъ пристрастился ставить круги. Его послдняя шелковая рубашка выглядывала теперь печально; свтлыя краски выгорли отъ солнца и вылиняли отъ дождя, рукава лоснились. Самъ же Эвансъ загордился и съ важностью заказывалъ кругъ за кругомъ. Онъ сталъ хозяиномъ кабачка, — всего свта. Мы, остальные обыкновенно платили круглую сумму въ три доллара, за кругъ, Эвансъ же спрашивалъ коротко и ясно, нельзя ли составить разные круги по шести долларовъ. Потому что, говоритъ онъ, онъ находитъ, что въ этомъ дрянномъ сара нтъ ничего хорошаго для такихъ господъ, какіе у него теперь. Тогда мы должны были браться за чудесныя бутылочки, тамъ наверху, брать достаточно дорогой товаръ.

Необыкновенно любезно приглашалъ онъ и ни на зиму въ лса Висконсина рубить дрова. Пока у него не будетъ нсколько новыхъ рубашекъ, пары панталонъ, дюжины романовъ, до тхъ поръ онъ поработаетъ въ лсахъ, говорилъ онъ. Останется тамъ до весны, а когда наступитъ весна, потащится куда-нибудь въ прерію. Въ этомъ его жизнь. Двнадцать лтъ провелъ онъ между преріей и лсомъ и такъ привыкъ, что и говоритъ объ этомъ нечего.

Когда же я спросилъ, почему онъ избралъ эту дорогу, онъ отвтилъ не такъ, какъ обыкновенно пьяные — длинно и мрачно — онъ сказалъ въ двухъ словахъ:

— Обстоятельства.

— Какъ такъ? — спросилъ я.

— Обстоятельства, — повторилъ онъ. Сказать откровенне онъ не пожелалъ.

Позже я видлъ его въ сосдней комнат кабачка, тамъ играли въ кости. Эвансъ проигрывалъ.

Онъ былъ достаточно-таки пьянъ и денегъ не считалъ. Когда я вышелъ, онъ показалъ мн нсколько золотыхъ и сказалъ:

— У меня есть еще деньги! Посмотри! — нкоторые совтовали ему прекратилъ игру; одинъ его землякъ, ирландецъ О'Бріенъ, говорилъ, — лучше бы ему приберечь золото для желзной дороги. Эвансъ обидлся.

— Нтъ, деньгами на дорогу ссудишь меня ты, — сказалъ онъ. О'Бріенъ коротко отказалъ и вышелъ изъ комнаты.

Эванса это обидло. Онъ поставилъ сразу вс деньги и проигралъ. Онъ отнесся къ этому спокойно. Онъ закурилъ сигару и, ухмыляясь, сказалъ:

— Не хочешь ли ссудить меня деньгами на дорогу? — Я былъ еще въ туман отъ послдней выпивки, — мы пили изъ тхъ бутылокъ, наверху, — я разстегнулъ куртку и передалъ Эвансу бумажникъ со всмъ, что тамъ было.

Сдлалъ это я для того, чтобъ доказать, насколько охотно я ему врю и предоставляю взять сколько нужно. Онъ глядлъ то на меня, то на кошелекъ. Лицо его странно мнялось. Онъ открылъ бумажникъ и увидлъ тамъ вс мои деньги. Когда онъ опять повернулъ ко мн голову, я ему кивнулъ.