Маленькие птичьи сердца

– Архитектор, – она замолчала, подумала и продолжала: – и другие рабочие, которые будут заниматься ремонтом. Плотники, водопроводчики. Некоторых я уже знаю. Мамочка, да и ты их знаешь. Гай и Крис, они прошлым летом работали на ферме. И Уильям, брат Люси. Ты же помнишь его? На следующей неделе мы с Витой едем в Лондон, будем ходить по интерьерным магазинам, выбирать обои и ткани. Пойдем в «Хэрродз». И на Оксфорд-стрит! – ее лицо раскраснелось; она была такой наивной, так искренне радовалась. Она посмотрела на Виту; та молчала с отстраненным и безразличным видом, совсем для нее не характерным. Долли собралась, и, когда заговорила, голос ее звучал сурово и укоризненно: – Я знаю, тебе это все не интересно, но я не хочу работать на ферме. И точно не хочу, – она неопределенно раскинула руками, – всего этого, – ее полный отвращения жест как будто относился к небольшой комнате, где мы находились, словно уютная столовая Виты и Ролло тоже вызывала у нее неприятие, как и мой образ жизни, ферма ее бабушки и дедушки и весь наш маленький городок.

Мне нечего было ответить, я не могла не согласиться, что наша жизнь отличалась от той, которую вели Вита и Ролло. Да и Король вместе с бабушкой и дедушкой наверняка хотели бы, чтобы Долли занялась недвижимостью и обзавелась связями, к которым так очевидно стремилась. А что я знала о связях и построении карьеры? Если бы мои родители не трудились не покладая рук и не оставили бы мне дом и наследство, хоть и небольшое, но выручавшее меня не раз, мы с дочерью, вероятно, оказались бы на улице. На ферме я получала меньше, чем моя мать на месте уборщицы, а другую работу я никогда найти не пыталась. На собеседовании я вела бы себя как недавно приехавшая в страну иностранка, не знающая этикета и даже говорящая с трудом. Кто я такая, чтобы говорить этим блистательным людям, что дочери нельзя у них работать? Но я все же сказала. Я пыталась ее удержать; теперь я себя этим успокаиваю.

– Нет, Долли, думаю, тебе не стоит сейчас работать и ездить в Лондон. Ты только что сдала экзамены, – сказала я. – А в сентябре будут новые. Тебе надо гулять с подружками, – я взглянула на Виту и Ролса. – Я не разрешаю. Это слишком.

За столом повисла тишина, которую нарушали лишь тяжкие вздохи Долли.

– Хорошо, Сандей, – осторожно проговорила Вита, словно мы сидели далеко друг от друга, а не рядом. – Если ты так считаешь… Мы-то думали, Долли это пойдет только на пользу. Мы желаем ей самого лучшего. Но если ты считаешь, что ей лучше сидеть дома, что ж… твой выбор, – она взглянула на Долли и громким сценическим шепотом произнесла: – Мне так жаль, Долли.

Ты знаешь, как нам нравится тебя везде с собой возить. И я столько всего запланировала на поездку в Лондон, но… – она беспомощно развела руками.

Наконец Долли очень тихо проговорила:

– Не запрещай мне, мамочка. Прошу. Не надо.

– Пусть съездит завтра, и хватит, – я чувствовала себя родителем, сурово отчитывающим трех своих детей. Они уставились на меня; их лица были отстраненными, неподвижными и совсем не походили на детские.

Вита коротко кивнула Долли и Ролло. Я тоже кивнула, чувствуя, как пристально смотрит на меня дочь, на чьем лице застыло умоляющее выражение.

Вита вышла из-за стола и отправилась готовить кофе. Ролло немедленно вскочил вслед за ней, а она опустила ладонь, и он быстро сел на место, словно придавленный невидимой силой. Долли тоже пошла на кухню, и после их ухода воцарилась тишина, редкая для этого дома, где прием гостей превращался в искусство. Я заметила на комоде колоду карт.

– А ты играешь в бридж, Ролло? – оживленно спросила я. – Я могу играть до бесконечности, но должна предупредить, ты у меня не выиграешь. Отец научил меня играть и всегда говорил, что я прирожденная картежница.

– Давай сегодня сыграем, – великодушно объявил Ролло. – Проверим, правду ли говорил твой отец.

Он удовлетворенно похлопал себя по животу, будто только что съел что-то очень вкусное. Затем долил себе остатки вина из бутылки; жидкость в темно-зеленом стекле казалась черной, но, выливаясь, стремительно окрашивалась в красный – это было похоже на фокус. Я знала, что, когда Ролло посмотрит на меня, у него уже будет наготове вопрос на другую тему. Он тщательно контролировал направление беседы, словно перебрасывал мячик из одной руки в другую, чтобы отвлечь собеседника, отразить его вопросы и перевести разговор в выгодное для себя русло. Для него смысл беседы заключался только в этом; это было искусство, навык, а сам разговор трогал и занимал его не больше, чем любая другая игра.