Читаем Маленькие птичьи сердца полностью

Я стояла у плиты в пижаме и следила за рыбой, тушившейся в молоке. Мне нравилось смотреть, как сероватые водянистые завитки рыбного сока смешивались с белым шелковистым молоком. Я следила за рыбой не с целью соблюсти время приготовления (мой метод тушения очень щадящий, рыбу невозможно передержать), но из эстетического интереса. Я определяю готовность по запаху и не смотрю на часы, по которым, кстати, до сих пор не умею точно определять время. Я знаю, что пирог готов, потому что воздух внезапно пропитывается сильным ароматом ванили; тогда я понимаю, что тесто пропеклось, но не пересушилось. Однако мой метод не позволяет определить готовность сразу нескольких блюд, которые обычно подают вместе горячими. Поэтому я ем горячим только что-то одно, а гарнир подаю холодным или комнатной температуры. Меня всегда немного шокирует, когда кто-то одновременно подает на стол несколько блюд одной температуры. Но я согласна с Ролло – приготовление еды действительно расслабляет; кухня для меня – лаборатория, где органы чувств подвергаются контролируемому воздействию. В тот день я была молчалива, как почти всегда; праздные разговоры меня утомляют, и после я чувствую себя намного хуже. Совсем как неспортивный человек, который зачем-то пробежал километр: технически это возможно, но смысл?

Долли и Вита поздоровались со мной, Вита обняла меня первой и, как всегда, то ли в силу социальной восприимчивости, то ли по волшебству, уловила мое настроение.

– Долли рассказывала, что у тебя бывают «тихие дни». Сегодня такой день? – и она прошептала мне на ухо: «сегоднятихийденьскажискажискажи», а я кивнула: да.

Долли несколько раз звучно поцеловала меня в щеку, нарочно чмокая, и ее чмоканье разнеслось по маленькой кухне как по высокому собору со сводчатым потолком. Так же громко она целовала меня в начальной школе, когда я забирала ее после занятий. В последний год обучения все ее одноклассники считали себя слишком взрослыми для публичных проявлений родительской любви и даже для того, чтобы их забирали из школы. Но Долли продолжала стоять на детской площадке и каждый день, завидев меня, раскидывала ручки радушно, как старенькая бабушка. Сейчас она открыла холодильник, взглянула на Виту и подала ей какой-то непонятный сигнал; Вита коротко кивнула и села за стол. Жесты, которыми обменивались Вита с моей дочерью, были для меня загадкой – еще один социальный код, который я никогда бы не смогла освоить. Долли достала из холодильника две банки колы, поставила свою на стол и наполнила стакан для Виты.

– Мамочка, у нас есть лед?

Мамощка. Мне было приятно, что она снова по-детски зовет меня мамочкой. Я-то думала, что в последнее лето перед отъездом из дома она хотела вновь ненадолго почувствовать себя ребенком. Но я не успела ответить; она повернулась к Вите и тихо и доверительно проговорила:

– Льда нет, Вита. У нас никогда не бывает льда.


На столе перед Витой стояла маленькая фарфоровая супница. Она торжественно подняла крышку и немного отклонилась назад, восторгаясь увиденным. Скромно сложила ладони на столе, словно пыталась скрыть волнение. Я заглянула в супницу. Там лежал сырой мясной фарш и три жидких яичных желтка, густых и блестящих, как глазурь. На той неделе в витрине местной пекарни стоял именинный торт, украшенный теннисной ракеткой из сахарной глазури. Кондитер тщательно прорисовал каждую идеальную струнку и крепление. Как и вкус торта, вкус тартара не равнялся вкусу отдельных его ингредиентов, а внешний вид мог оказаться обманчивым. Я и не думала, что еду можно готовить таким нечестным способом – не готовя.

– Я решила, что тартар можно съесть на закуску. Мы ели его на обед, и вот, немного осталось. Он уже приправлен. Это фирменное блюдо Ролса. Нравится? – она аккуратно разложила содержимое супницы по трем тарелкам, уже стоявшим на столе.

– Как это готовят? – спросила я без особого интереса; меня сегодня не интересовала ни красная еда, ни долгие разговоры. У меня уже был ужин на плите, и я не собиралась готовить еще одно блюдо, тем более красное.

Вита просияла.

– Его не готовят, глупенькая. Это стейк тартар. Я его обожаю. Фарш из сырого стейка с яичным желтком, – я решила, что ослышалась. Она продолжала говорить: – Ролс специально для меня кладет яйца отдельно. Терпеть не могу сырые яйца, – она нахмурилась, точно сама мысль о сырых яйцах ее удручала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
iPhuck 10
iPhuck 10

Порфирий Петрович – литературно-полицейский алгоритм. Он расследует преступления и одновременно пишет об этом детективные романы, зарабатывая средства для Полицейского Управления.Маруха Чо – искусствовед с большими деньгами и баба с яйцами по официальному гендеру. Ее специальность – так называемый «гипс», искусство первой четверти XXI века. Ей нужен помощник для анализа рынка. Им становится взятый в аренду Порфирий.«iPhuck 10» – самый дорогой любовный гаджет на рынке и одновременно самый знаменитый из 244 детективов Порфирия Петровича. Это настоящий шедевр алгоритмической полицейской прозы конца века – энциклопедический роман о будущем любви, искусства и всего остального.#cybersex, #gadgets, #искусственныйИнтеллект, #современноеИскусство, #детектив, #genderStudies, #триллер, #кудаВсеКатится, #содержитНецензурнуюБрань, #makinMovies, #тыПолюбитьЗаставилаСебяЧтобыПлеснутьМнеВДушуЧернымЯдом, #résistanceСодержится ненормативная лексика

Виктор Олегович Пелевин

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза