Мои свекры и я были готовы удовлетворить любые ее финансовые нужды – если бы она уехала, ей было бы достаточно лишь намекнуть, что кто-то из нас не дает ей денег, что ей чего-то не хватает, даже того, что другие студенты посчитали бы роскошью, и мы тут же выслали бы ей чек на нужную сумму. Мы хотели, чтобы Долли ни в чем не нуждалась, но еще больше хотели завоевать ее расположение. Стать тем, кто помог ей в минуту нужды, тем, к кому эта независимая девочка обратилась, тем самым признав факт его существования.
Мне казалось, что под придирчивым и зорким взглядом Виты моя дочь к моменту отъезда из дома – то есть к своему восемнадцатилетию – станет образцовой хозяйкой. Мы с сестрой даже не задумывались об университете, не считали это возможным, и я уже чувствовала пропасть, которой грозились обернуться для нас с дочерью ее планы на будущее. Я волновалась из-за университета, переживала, что Долли будет приводить домой юношей с серьезными лицами и те вначале будут требовать разноцветную вегетарианскую еду, а потом спорить со мной на темы, в которых я не разбиралась. Но больше всего я боялась, что она уедет и больше никогда не вернется.
Тем летом дома Долли так ни разу и не вызвалась помочь с уборкой, однако у нее появились специфические вкусы, и я была более чем уверена, что она переняла их от соседки. Так, она полюбила бутерброды с крем-сыром и мармеладом и стала подражать Витиному произношению. Впрочем, раньше она тоже всегда старалась говорить чисто и правильно, но только когда общалась с бабушкой и дедушкой; те исправляли ее, если речь начинала напоминать диалект местных жителей, то есть мой. Но после знакомства с Витой она начала выговаривать слова намного четче, чеканила их, отчего ее речь звучала даже резковато. Она перестала называть меня мамой, хотя звала меня так уж много лет, и вернулась к детскому «мамочка», точнее,
Долли стала ночевать у соседей после каждого пятничного ужина. Вскоре ночевки начали затягиваться; она оставалась у них сначала на все выходные, потом с захватом понедельника и вторника, и наконец начала пропадать у Виты чаще, чем у подруг или бабушки с дедушкой. Как-то раз в пятницу, заметив, что Долли забыла дома новую пижаму, которая ей очень нравилась, я зашла к Вите и отнесла ее. Мне пришлось постучать несколько раз, прежде чем Ролло открыл. Я слышала музыку и смех – смеялась то ли Долли, то ли Вита, понять это было невозможно. Я помахала пижамой, и Ролло с улыбкой взял ее, но не пригласил меня войти.
– Сандей, не стоило утруждать себя. У нас все есть. Но спасибо тебе за заботу. Не стану тебя задерживать.
Он произнес последние слова с горьким сожалением, точно мне предстоял долгий путь домой и у меня имелись грандиозные планы на вечер, хотя мой дом стоял в паре шагов и делать мне было нечего. Дверь захлопнулась у меня перед носом, я даже не успела отвернуться.
Долли всегда спала в комнате для гостей; в доме Виты это была прямоугольная комната в передней части дома. Комната Долли в нашем доме находилась в том же месте. Уже через пару недель она перенесла в свою вторую комнату часть одежды и личных вещей и обе эти комнаты называла своими, словно мы с Витой были разведенными родителями с общей опекой. Тем летом меня не покидала зависть, но чему я завидовала? Наверно, тому, с какой легкостью им с Витой удалось вжиться в свои новые роли. Я могла бы сказать, что начала завидовать уже тогда, вот только кому я завидовала больше – своей дочери или Вите?
Звучный поцелуй
По пятницам вечера у Виты и Ролло всегда проходили по одному сценарию; это, с одной стороны, приятно волновало, а с другой – не вызывало тревоги. За ужином я с благодарностью отмечала все мелочи, что оставались прежними и не менялись от недели к неделе. Это давало ощущение стабильности; мне уже не казалось, что я в гостях у незнакомых людей пробую незнакомую еду и слушаю незнакомые разговоры.
Каждую пятницу мы с Долли ходили в гости к соседям, но Вита тоже приходила к нам, правда, без приглашения. Однако мы всегда были ей рады. Иногда она приходила сама, иногда ее без предупреждения приводила Долли; раньше в нашем доме гости вот так просто и легко никогда не появлялись. Когда у нас втроем случались очередные спонтанные посиделки, я с нежностью думала, что будь Долорес жива, мы бы с ней тоже сейчас так сидели.