– Ах ты, душка! Никогда больше не буду тебя дразнить, распевай ты серенады хоть с утра до ночи. Раз ты на моей стороне, то и я на твоей – ни словечка против. Вот, смотри! Я принесла тебе записку от Элис. Как, сможет этот дар смирить твои оскорбленные чувства?
Глаза Деми сверкнули, когда Джози протянула ему листок, свернутый в трубочку, однако он знал заранее, что там написано, а потому обманул ожидания Джози и сильнейшим образом ее озадачил, произнеся равнодушно:
– Это пустое; она просто сообщает, пойдет ли завтра с нами на концерт. Можешь прочитать, если хочешь.
Джози, со свойственным женщинам духом противоречия, утратила всяческое любопытство после того, как ей предложили прочитать записку, и смиренно передала ее брату; при этом она пристально наблюдала за Деми, пока он невозмутимо читал две строки текста, а потом бросил записку в огонь.
– Ого! А я думала ты, Джек, дорожишь каждой бумажкой, к которой прикасалась «прекрасная дева». Ты, что ли, к ней равнодушен?
– Разумеется, нет. К ней все неравнодушны. Однако «распевать серенады», как ты изысканно выразилась, не в моем вкусе. Знаешь, милая, это твои пьесы делают тебя такой романтичной, а поскольку мы с Элис иногда исполняем в них роли влюбленных, ты вбила в свою глупую головку, что так оно и есть на самом деле. Не трать попусту время, рассуждая о небесных кренделях, лучше занимайся своими делами, а мои предоставь мне. На сей раз я тебя прощаю, но советую не повторять: это дурновкусие, а королевы трагедий не должны быть пошлыми.
Последний удар добил Джози; она смиренно попросила прощения и отправилась спать, а вскоре отправился и Деми, чувствуя, что на верное поприще вступил не только он сам, но и его чрезмерно любознательная сестренка. Впрочем, если бы он видел, с каким выражением лица она слушает тихие стенания его флейты, он сильно бы в этом усомнился, ибо она, с видом коварным, как у сороки, произнесла, презрительно фыркнув:
– Пуф, меня не проведешь! Я-то знаю, что это Дик поет серенады Софи Уэклс.
Глава одиннадцатая. Эмиль и День благодарения
На «Бренде» поставили все паруса – как раз поднимался ветер, – и настроение на борту было приподнятое, ибо долгий рейс подходил к концу.
– Еще четыре недели, миссис Харди, и мы предложим вам чашечку такого чая, какого вы еще не пробовали, – пообещал второй помощник Хоффман, приостановившись рядом с двумя дамами, сидевшими на палубе в защищенном уголке.
– Выпью с удовольствием, а еще с большим удовольствием ступлю на твердую землю, – ответила с улыбкой пожилая дама. Дело в том, что наш друг Эмиль был ее любимчиком – да и немудрено, ибо он трепетно заботился о жене и дочери капитана, единственных пассажирках на борту.
– Да и я тоже, даже если мне придется надеть на ноги туфли наподобие китайских джонок. Я столько гуляла по палубе, что останусь босой, если мы скоро не прибудем на место, – рассмеялась Мэри, капитанская дочка, демонстрируя потертые башмачки и бросая взгляд на спутника этих прогулок, с благодарностью вспоминая, какими они в результате оказались приятными.
– Вряд ли мы найдем такие крошечные в Китае, – ответил Эмиль с привычной галантностью моряка, в душе принимая решение обзавестись самыми прелестными башмачками на свете, как только они встанут к причалу.
– Уж и не знаю, дорогая, как бы ты совершала моцион, если бы мистер Хоффман не приглашал тебя на ежедневные прогулки. Праздная жизнь вредна для молодежи, а вот старикам вроде меня здесь недурно в тихую погоду. Как вы полагаете, будет сегодня ветер? – осведомилась миссис Харди, бросив встревоженный взгляд на запад, где заходило алое солнце.
– Разве что легкий, мадам, чтобы придать судну резвости, – ответил Эмиль, обводя взглядом все румбы.
– Ах, спойте нам, мистер Хоффман! Так приятно послушать музыку в это время дня. Нам ее будет не хватать, когда мы сойдем на берег, – произнесла Мэри просительным тоном, от которого и акула обрела бы оперный голос – если такое бывает.
Эмиль уже не раз за эти месяцы возблагодарил Бога за свое певческое дарование – оно скрашивало долгие дни и превращало сумерки в счастливейшее время, если тому способствовали ветер и погода. Он тут же настроил свой рожок и, прислонившись к лееру рядом с девушкой, стал смотреть, как ветер играет каштановыми локонами; при этом он напевал свою любимую песенку:
Едва чистый и звучный голос стих, миссис Харди внезапно воскликнула:
– А это что такое?