И вот, пока нежный голосок убаюкивал изможденную женщину, насылая прерывистую дрему, Эмиль ненадолго забыл о своем бремени – сон перенес его в Пламфилд. Он видел родных и друзей, слышал знакомые голоса, чувствовал пожатие дружественных рук и будто бы говорил самому себе: «Что ж, если нам не суждено больше увидеться, им не будет за меня стыдно».
Тут громкий крик вырвал его из краткого забытья, а капля, упавшая на лоб, сообщила, что наконец-то пошел долгожданный дождь, принеся с собой избавление; дело в том, что выносить жажду тяжелее, чем голод, зной или холод. Все с радостными восклицаниями раскрыли запекшиеся губы, подставили ладони, расстелили одежды, чтобы ловить крупные капли – они вскоре хлынули потоком, охладили горячечный лоб больного, смирили муки жажды и освежили истомленные тела. Дождь шел всю ночь, и всю ночь жертвы кораблекрушения радовались спасительной влаге, дух их креп – они воспрянули, точно растения от божьей росы. Утром тучи расступились, Эмиль вскочил на ноги, изумительным образом укрепленный и ободренный этими часами молчаливой признательности за ответ на мольбы о помощи. Но и это было еще не все: окинув взглядом горизонт, он отчетливо увидел на фоне розового неба белые паруса судна – оно находилось так близко, что удавалось различить вымпел на верхушке мачты и черные фигурки на палубе.
Из всех глоток вырвался дружный крик, загремел над морем – мужчины махали шляпами и носовыми платками, а женщины просительно тянули руки к величественному белоснежному ангелу-спасителю, который стремительно приближался, ибо свежий ветер наполнял все его паруса.
На сей раз надежды оправдались: ответные сигналы подтвердили, что помощь близка, и в исступлении счастья женщины кинулись Эмилю на шею, вознаградив его слезами и благословениями. Он потом часто повторял, что никогда в жизни не испытывал такой гордости, как в тот миг, когда стоял там, держа Мэри в объятиях: отважная девушка, так долго удерживавшаяся от отчаяния, теперь сдалась и цеплялась за него, почти что лишившись чувств; мать же ее сосредоточилась на страдальце, который, похоже, заразился всеобщей радостью и начал отдавать приказы, будто на палубе своего погибшего корабля.
Вскоре все завершилось: их подняли на борт славной «Урании», направлявшейся домой. Прежде чем подумать о себе самом, Эмиль передал друзей в заботливые руки, подчиненных оставил в компании товарищей и даже успел пересказать историю кораблекрушения. Сытный запах супа, который несли в каюту дамам, напомнил, что он умирает с голоду, – он пошатнулся, выдав свою слабость. Его тут же унесли прочь и едва не погубили заботами: кормили, переодевали, утешали и только после этого наконец-то позволили отдохнуть. Когда корабельный врач покидал роскошную каюту, Эмиль охрипшим голосом поинтересовался:
– А какой сегодня день? У меня голова в тумане, никак не сосчитать.
– День благодарения, дружище! Будет тебе самый настоящий новоанглийский ужин – если хватит сил его съесть! – с чувством отвечал врач.
Но на это Эмилю сил уже не хватило – он мог только лежать неподвижно и возносить хвалу, более искренне и истово, чем раньше, за дарование бесценной жизни – и дар был лишь слаще оттого, что сопровождался чувством исполненного долга.
Глава двенадцатая. Дан и Рождество
А где был Дан? В тюрьме. Увы нашей миссис Джо! Как бы она терзалась, если бы знала, что пока в старом добром Пламе бушует рождественская радость, мальчик ее сидит один в узилище, пытаясь читать подаренную ею книжечку, но глаза ему то и дело застят горючие слезы, которых до того не могли у него исторгнуть никакие телесные тяготы, а сердце его исходит тоской по дому и по всему, что он утратил.
Да, Дан попал в тюрьму; он не стал взывать о помощи, а суровое испытание принял с немым отчаяньем индейца на костре; дело в том, что виной всему было его собственное прегрешение, пришлось принять горький урок, смиривший непокорный дух и научивший Дана властвовать собой.