Маленькие женщины

Историю его падения можно рассказать в двух словах. Как оно часто бывает, все случилось в тот момент, когда его переполняли самые лучезарные надежды, благие намерения и мечты о лучшей жизни. В пути он познакомился с приятным молодым человеком и, естественным образом, проникся к нему интересом, поскольку Блэр ехал на ранчо в Канзас, к старшим братьям. В курительном вагоне играли в карты, и парнишка – ему едва исполнилось двадцать лет – прискучив долгой дорогой, садился за стол, не разбирая партнеров, ибо обладал живым характером и слегка опьянел от вольного воздуха Запада. Дан, памятуя о своем зароке, сам не играл, однако пристально следил за игроками и вскоре понял, что двое из них были шулерами и вознамерились обчистить юношу, тем более что тот легкомысленно показал им туго набитый бумажник. Дану была свойственна нежность к тем, кто слабее и моложе, а этот паренек чем-то напомнил ему Тедди; он присматривал за Блэром и посоветовал сторониться новых друзей. Разумеется, без всякого успеха; когда они заночевали в одном из больших городов, парнишка, несмотря на бдительность Дана, сбежал из гостиницы, куда тот предусмотрительно его отвел; узнав, кто увез Блэра, Дан отправился его искать – он называл себя идиотом за то, что лезет не в свое дело, но все же не мог бросить доверчивого юнца на произвол судьбы.

Он обнаружил его в сомнительном притоне, за карточным столом с теми двумя шулерами – они явно успели прикарманить его деньги; при виде Дана на встревоженном лице Блэра отразилось такое облегчение, что Дан без всяких слов понял: дело плохо, юноша слишком поздно распознал, что ему грозит.

– Я пока не могу уйти – я все проиграл; это не мои деньги, я обязан их вернуть, иначе не смогу смотреть в глаза братьям, – прошептал бедолага, когда Дан стал просить его бросить игру, чтобы не потерять последнее. Страх и стыд ввергли его в отчаяние, и он продолжал играть, уповая, что вернет вверенные ему деньги. При появлении Дана с его решительным лицом, зорким взглядом и бывалым видом шулеры насторожились, стали играть честно и позволили юноше немного отыграться; впрочем, у них не было намерения выпускать из когтей добычу, и, когда они увидели, что Дан стоит, точно часовой, у юноши за спиною, они обменялись угрожающими взглядами, которые означали: «Нужно убрать этого типа с дороги».

Дан это заметил и был готов ко всему: они с Блэром тут были чужими, а в таких местах до беды всегда недалеко – а потом концы в воду. Тем не менее Дан не бросил юношу и следил за каждой картой, пока не заметил явного передергивания и не сказал об этом вслух. Дошло до перепалки, негодование Дана вытеснило его же благоразумие, и, когда мошенник с оскорбительными словами отказался вернуть украденное и вытащил пистолет, Дан вспылил и сбил того с ног – шулер с размаху ударился головой о печь и, обливаясь кровью, без чувств рухнул на пол. Последовала дикая сцена, посреди которой Дан шепнул пареньку:

– Уходи отсюда и держи язык за зубами. Обо мне не думай.

Блэр, испуганный и растерянный, тут же покинул город, Дан же провел ночь в полицейском участке, а через несколько дней предстал перед судом по обвинению в убийстве, ибо шулер скончался. Друзей у Дана не было, он один раз кратко изложил все обстоятельства, а потом замолчал – больше всего его заботило, чтобы об этом горестном происшествии не узнали дома. Он даже скрыл свое имя, назвавшись Дэвидом Кентом – ему и раньше случалось использовать в экстренных случаях этот псевдоним. Все завершилось быстро: приняв во внимание смягчающие обстоятельства, Дана приговорили к году каторжных работ.

Ошеломленный тем, сколь стремительно и ужасно изменился ход его жизни, Дан полностью осознал свое положение, только когда за ним захлопнулась железная дверь и он оказался один в камере, узкой, холодной и безмолвной, как гробница. Он знал: стоит сказать слово – и мистер Лори примчится с помощью и утешениями, но ему невыносимо было бы признаться в своем бесчестии и увидеть горечь и стыд в глазах друзей, которые возлагали на него такие надежды.

– Нет, – произнес он, стиснув кулак, – уж пусть лучше считают меня погибшим. Да так оно и будет, если меня здесь продержат подольше.

Он вскочил и заходил по каменному полу, точно лев по клетке, – в душе его бушевали гнев и горе, смятение и раскаяние, они жгли сердце и мозг – Дан понял, что сейчас лишится рассудка, и принялся колотить в стены, отделявшие его от воли, что составляла всю его жизнь. Много дней он провел в страшных терзаниях, а потом изнемог и погрузился в черную меланхолию, которая выглядела даже страшнее, чем возбуждение.

Начальником в этой тюрьме служил грубый мужлан, завоевавший всеобщую ненависть своей непомерной жестокостью, зато капеллан оказался полон сострадания и свой нелегкий долг исполнял усердно и от всей души. Он делал, что мог, для бедного Дана, только это не помогало – пришлось священнику дождаться, когда труд успокоит расшатанные нервы, а плен смирит гордый дух, готовый страдать, но не жаловаться.