Маленькие женщины

Лицо Дана оживилось, он спрятал потертый футлярчик, словно говоря, что никому не позволит его отобрать. Стремясь узнать все до конца прежде, чем обратиться к нему с советом или утешением, миссис Джо негромко произнесла:

– Храни его, а мне расскажи подробнее про свою «фантазию». Раз уж я случайно раскрыла твою тайну, поведай, с чего все началось и как я могу облегчить твое бремя.

– Вы будете смеяться, но мне все равно. Вы же всегда выведывали наши секреты и помогали с ними разобраться. Сами знаете, книги меня никогда не интересовали, но в этом узилище, где меня терзал дьявол, нужно было как-то удерживаться от помешательства, а потому я прочел обе книги, которые вы мне дали. В одной не понимал ни слова, пока тот добрый старик не показал, как ее нужно читать, зато вторая – вот эта – стала настоящим утешением. И позабавить могла, и звучала мило, прямо как стихи. Мне нравились все рассказы, но больше всего «Синтрам». Вон, глядите, как страницы истрепались! А потом я дочитал до этого, а в нем будто бы отражалась эта другая счастливая часть моей жизни, последнее лето здесь.

Дан осекся, слова замерли на губах, а потом, после протяжного вздоха, продолжил – казалось, ему трудно делиться глупой романтической сказкой про девушку, фотографию и наивную историю, придуманную там, во мраке узилища, которое было для него страшнее Дантова ада – пока тот не обрел свою Беатриче[447].

– Спать я не мог, нужно было о чем-то думать, вот я и воображал себе, что я – Фолько, и различал сияние волос Ауслауг в закатном блеске на стене, в луче фонаря стражника, в первом свете утренней зари. Потолок в камере был высокий. Мне виден был кусочек неба, иногда на нем появлялась звезда, и она была ничем не хуже лица. Мне очень дорог был этот клочок лазури, и когда на него набегало белое облако, мне казалось, что в мире нет ничего прекраснее. Я, похоже, совсем ума лишился, но эти мысли и видения помогали мне держаться, и для меня они были истинной правдой, я не мог от них отказаться. Милая блистающая головка, белое платье, глаза, как звезды, и нежная тихая повадка, которая возвышала ее надо мной, точно луну в небе. Не отбирайте у меня это! Да, это всего лишь фантазия, но каждому мужчине нужно что-то любить, а мне милее любить такой вот дух, чем любую из обычных девушек, которым я, может, и интересен.

Тихое отчаяние в голосе Дана ножом вонзалось в сердце миссис Джо, но, поскольку надежды не было, она ее и не подавала. При этом она чувствовала, что он прав и что эта несчастная привязанность способна возвысить и очистить его, как ничто другое. Редкая женщина согласилась бы сейчас выйти за Дана, а та, что согласилась, не помогла, а помешала бы в той борьбе, которой для него всегда будет жизнь; легче в одиночестве сойти в могилу, чем стать таким, каким, как подозревала миссис Джо, был его отец – беспринципным роковым красавцем, оставившим за собой не одно разбитое сердце.

– Да, Дан, будет правильно, если ты сохранишь эту невинную фантазию – тем более что она способна помочь и утешить – до тех пор, пока тебе не выпадет настоящее и досягаемое счастье. Хотела бы я дать тебе надежду, но мы с тобой оба знаем, что отец бережет это милое дитя как зеницу ока, а мать гордится им до глубины души, так что, даже если появится совершенно безупречный возлюбленный, вряд ли они сочтут его достойным своей дочери. Пусть она останется для тебя яркой звездой в небесной выси, пусть ведет тебя по жизни и укрепляет твою веру в Небеса.

Тут миссис Джо осеклась; так жестоко ей казалось сокрушать слабую надежду, светившуюся в глазах Дана, что, подумав о его тяжкой жизни и одиноком будущем, она не смогла и дальше читать нравоучения. И это решение оказалось мудрым, потому что ее искреннее участие смягчило тяжесть потери, и Дан очень скоро заговорил вновь, и в голосе его звучала мужественная готовность принять неизбежное; миссис Джо стало ясно, что он честно предпринимает усилия отказаться от всех надежд, удовольствовавшись бледной тенью того, что для кого-то другого могло бы предстать счастливой возможностью.

Их разговор в сумерках оказался долгим и серьезным; вторая тайна связала их даже крепче, чем первая, ибо не было в ней ни позора, ни греха – только нежная боль и долготерпение, способные превратить в святого или героя человека куда более испорченного, чем бедный наш Дан. Когда наконец они встали, услышав призыв колокольчика, закатное пламя уже угасло и в зимнем небе сияла над заснеженным миром единственная звезда – крупная, нежная и чистая. Приостановившись у окна, прежде чем опустить штору, миссис Джо бодро произнесла:

– Иди посмотри, как прекрасна вечерняя звезда, раз уж ты так ее любишь. – И когда Дан встал у нее за спиной, высокий и бледный, призрак прежнего себя, она тихо прибавила: – И запомни, дружок, пусть прекрасная дева тебе и заказана, твой старый друг всегда рядом – он будет любить, верить и молиться за тебя.