На сей раз ей воздалось сполна, и хотя она никогда не ждала награды за свои заботы и тревоги, награда была ей дарована, когда сильная рука Дана обвила ее талию и он произнес голосом, давшим ей понять, что труды ее не пропали даром, она успела выхватить этот уголек из пламени:
– Этого я никогда не забуду, ведь друг этот спас мою душу, так что теперь я дерзаю поднять глаза к небу и произнести: «Благослови ее, Господи!»
Глава двадцать вторая. Занавес падает окончательно
– Я, честное слово, будто живу на пороховом погребе и никогда не знаю заранее, где именно прогремит взрыв и я взлечу на воздух, – сказала сама себе на следующий день миссис Джо, шагая на Парнас, чтобы намекнуть сестре, что самой очаровательной из юных сиделок стоит, пожалуй, вернуться к своим мраморным богам, чтобы ненароком не нанести живому герою еще одну рану. Никаких тайн она не выдала, хватило единственного намека, ибо миссис Эми оберегала дочь, точно бесценную жемчужину, и тут же придумала очень простой способ ее спасти. Мистер Лори собирался в Вашингтон по делам Дана и с радостью согласился взять с собой и родных, – стоило как бы между делом подать ему эту идею. Заговор завершился успехом, и миссис Джо вернулась домой, как никогда сильно ощущая себя предательницей. Она ждала взрыва, однако Дан принял новости с таким спокойствием, что стало ясно: он и до того не питал ложных надежд – миссис Эми навеки осталась при убеждении, что ее романтическая сестра все напутала. Если бы она видела лицо Дана, когда Бесс пришла с ним попрощаться, ее материнский взгляд сумел бы разглядеть куда больше, чем увидела ничего не подозревавшая девушка. Миссис Джо трепетала от страха, что Дан себя выдаст, но уроки самообладания ему преподавали в самой суровой школе, и он прошел тяжкое испытание почти без единого сбоя – был лишь один момент, когда он взял обе ее руки в свои и с чувством произнес:
– До свидания, принцесса. Если нам не суждено больше встретиться, вспоминай иногда своего старого друга Дана.
Она же, растроганная пережитыми им опасностями и тоской у него на лице, отвечала с несвойственной ей теплотой:
– Как я могу тебя забыть, если ты заставил нас всех так тобою гордиться? Благослови Господь твое начинание – и возвращайся обратно!
Она подняла на него лицо, исполненное искренней приязни и нежного сожаления, – и все то, что ему вот-вот предстояло потерять, встало перед ним с такой отчетливостью, что Дан не удержался от искушения заключить «милую золотистую головку» в свои ладони и со скомканным «до свидания» запечатлеть на ней поцелуй; после этого он поспешно ушел в свою комнату – она показалась ему тюремной камерой, но без единого клочка неба, который мог бы его утешить.
Эта краткая ласка и стремительный уход напугали Бесс: с безошибочным девичьим чутьем она ощутила в этом поцелуе нечто доныне неведомое и посмотрела Дану вслед, не к месту покраснев, с новой тревогой во взгляде. Миссис Джо заметила это и, опасаясь услышать вполне естественный вопрос, ответила на него заранее:
– Прости его, Бесс. Он пережил тяжкие испытания, и теперь ему тягостно расставаться со старыми друзьями; ты же знаешь, он может и не вернуться из тех диких мест, в которые отправляется.
– Ты про падение и опасность смерти? – невинно поинтересовалась Бесс.
– Нет, дружок. Я про беды куда серьезнее. Вот только больше этого я тебе сказать не могу – кроме разве одного: он перенес все с мужеством, так что относись к нему с уважением и доверием – как и я.
– Он потерял кого-то, кого любил. Бедняжка Дан! Нужно проявлять к нему особую доброту.
Бесс не задала следующего вопроса, удовлетворившись, видимо, собственной разгадкой тайны – и разгадка была настолько близка к истине, что миссис Джо подтвердила ее кивком и позволила девочке уйти в убеждении, что причиной разительных перемен, которые все подметили в Дане, стала некая романтическая утрата и связанная с этим тоска – именно поэтому он так неохотно говорил о минувшем годе.
А вот умиротворить Теда оказалось не так просто: непривычное молчание Дана доводило его до отчаяния. Мама наказала ему не приставать к Дану с расспросами, пока он не оправится, но надвигавшийся отъезд Дана обернулся для Теда навязчивой мыслью получить полный, точный и удовлетворительный отчет о его приключениях, невероятно – в этом Тед не сомневался – захватывающих, это Тед понял из тех слов, которые Дан обронил в бреду. И вот в один прекрасный день, когда поблизости никого не было, мастер Тед вызвался поразвлекать больного, причем подошел к делу так:
– Послушай, старина, если не хочешь, чтобы я тебе читал, придется тебе самому поговорить и рассказать мне про Канзас, фермы и все такое. Что было в Монтане, я знаю, но про то, что этому предшествовало, ты будто бы забыл вовсе. Давай выкладывай, – начал он с решимостью, которая как по волшебству развеяла угрюмость Дана.
– Нет, не забыл, только никому, кроме меня, это не интересно. Я даже не смотрел фермы – сразу отказался от этой мысли.
– Почему?
– Другие дела отвлекли.
– Какие?