Маленький чайный магазинчик в Токио

Фиона повернулась и не торопясь стала рассматривать другие фотографии – медленно шагая и изучая каждый снимок, словно прилежная ученица. Хотя нужно отдать ей должное. Она не заискивала перед ним и не потворствовала его эго. Он оставил Фиону наедине с ее молчаливым, внимательным созерцанием, а сам ушел в другую комнату, где включил компьютер и мониторы.

– Когда закончишь, приходи, посмотрим вместе, что там ты наснимала, – сказал он, включая кофеварку. – Хочешь что-нибудь выпить?

– Я бы с удовольствием выпила кофе, – сказала она, появляясь в дверях, с интересом осматривая помещение и все оборудование, разложенное на большом столе в задней части комнаты: сканер, два двадцатичетырехдюймовых экрана и принтер высокой четкости.

– Вы проявляете пленку?

– Пока нет, но у меня есть комната для проявки, – он мотнул головой в сторону маленького дверного проема в углу и квадратной формы, которая врезалась в комнату.

– Там? – указала она.

Он кивнул, понимая, что избавился от привычки показывать пальцем, вместо этого чаще всего указывая на них головой.

– В Японии это считается очень грубым.

Она отдернула руку.

– Что? Показывать пальцем?

– Ага, и сморкаться. Японцы считают, что пользоваться салфеткой – крайне отвратительно.

– Запомню… Хорошо, что у меня нет аллергии на пыльцу.

– Я так понимаю, Харука вчера отвела тебя к своей любимой сакуре.

– Да. – Ее губы сжались, и он прочел в этом безмолвное осуждение; чувство вины нанесло еще один нежелательный визит.

– Прости, что подвел тебя вчера. Но у тебя, должно быть, получились отличные снимки. Цветение – это потрясающе!

Хотя он и не мог вспомнить, когда в последний раз сознательно принимал участие в японском ритуале ханами.

– Не надо извиняться, я ни на что не жалуюсь.

– В этом не было необходимости, – сухо сказал он. – Харука совершенно ясно высказала свои взгляды утром.

Гнев вспыхнул в глазах Фионы:

– Ко мне это не имеет никакого отношения! Я не сказала ни слова! Я была очень рада провести этот день с ней и ее семьей. Они прекрасные люди…

По задумчивой улыбке, осветившей ее лицо, он понял, что они ей правда понравились. По какой-то причине ему было приятно, что она смогла оценить, насколько это особенные люди.

Уже мягче он продолжил:

– Тогда давай посмотрим, что у тебя получилось.

Он протянул руку, чтобы забрать у нее фотоаппарат.

– Хорошая штука. У меня раньше был такой же. Теперь у меня Canon. Думаю, он лучше для предметной съемки, но этот хорош для работы на улице. Пейзажи и тому подобное.

– Вам не нравятся пейзажи?

– Не мое как-то… Кажется, их слишком много редактируют: небо делают голубее, а траву зеленее. Это все ненастоящее. Чувствую фальшь. Нет правды в снимке.

Фиона наклонила голову, словно обдумывая его слова, ее рот слегка скривился. Он практически видел, как она размышляет над этой концепцией, прокручивает ее в голове, изучает различные варианты. Уже давно никто не уделял столько внимания его словам. Теперь, когда он достиг определенного уровня успеха, обычно все только кивали и поддакивали, и мало кто по-настоящему пытался оспорить или поразмыслить над его словами. Много лет назад, когда он преподавал, студенты охотно обсуждали и анализировали его идеи и взгляды; было приятно находиться в окружении всего этого юношеского энтузиазма. Фиона была именно такой, подумал он, хотя более зрелая, поэтому хорошенько думала, прежде чем что-то сказать. Он наблюдал за ней, неожиданно для себя предвкушая, каким же будет ее вердикт.

– Думаю, вы правы. Вчера я была с Маю в цифровой лаборатории «Без границ».

– Ага, этот несносный подросток, – сказал он, усмехнувшись. Маю была бесконечным источником веселья и развлечений, такая непоколебимая в своем бунте, такая уверенная, что делает все по-другому и бросает вызов миру, но в то же время такая же, как и любой другой подросток во всем мире.

– Она забавная.

– Уж она такая, – согласился он. – Так что ты думаешь об этом месте?

– Весьма любопытно, я бы даже сказала умопомрачительно. Высокотехнологично, и я рада, что там побывала, но на самом деле это не мое… Какой-то выпендреж, чувствуется позерство.

Он приподнял бровь.

– А что? – спросила она, готовая обороняться.

– Именно это я и думаю. Предпочитаю более сдержанный стиль.

– О, – ее лицо снова стало серьезным.

– Ты собиралась что-то сказать? – На этот раз ему правда стало интересно. – Про «Без границ»?

– Нет, просто когда я там была, то вдруг подумала… Вот вы сказали о том, что пейзажи пытаются улучшить… И я вспомнила… Там, в «Без границ», все отчаянно пытались фотографировать, а не жить настоящим моментом. Это навело меня на мысль, что в идеале фотограф должен спасти то самое мгновение… – Она нахмурилась. – Звучит слишком пафосно?

– Нет. – Он отступил, встревоженный тем, насколько близко ее слова перекликались с его философией, и осознав, что очень давно сознательно не думал о подобных вещах. – Совсем нет… Так вчера тебе удалось спасти много мгновений?

Ее лицо помрачнело, и она вздохнула, надув щеки:

– Нет, оказывается, я не настолько вдохновилась цветущей вишней…

Он выдохнул и театрально схватился за горло.