Маленький друг

Но она все равно, превозмогая отвращение, прочла тоненькую брошюрку от корки до корки, а потом просто сидела без дела. Сидела и сидела. В палате не было часов, не было никаких картин, не за что было даже взглядом зацепиться, и поэтому все ее мысли, все ее страхи беспрепятственно роились у нее в голове, да боль то и дело волнами вскипала в желудке. Схлынет боль, и Гарриет лежит, хватает ртом воздух, будто ее на миг омыло чистой водой, вынесло на берег, но вскоре в нее с новой силой впивалась тревога. Хили в общем-то ничего ей не обещал. Заберет он пистолет или нет? А если заберет, хватит ли у него мозгов его выкинуть? Она представила, как Хили похваляется перед ребятами из оркестра пистолетом ее отца. “Эй, Дейв, гляди, что у меня есть!” Гарриет поежилась, еще сильнее вжалась в подушку. Пистолет принадлежит ее отцу. И он весь в ее отпечатках. А таких трепачей, как Хили, еще поискать надо. Но, с другой стороны, кого, кроме Хили, можно было попросить о помощи? Никого. Никого.

Время шло. Наконец в палату снова, переваливаясь с ноги на ногу, зашла медсестра (толстая резиновая подошва на ее тапках с внешней стороны вся поистерлась), чтобы сделать Гарриет укол. Гарриет, которая металась на подушке и то и дело принималась разговаривать сама с собой, усилием воли попыталась отвлечься от своих переживаний. Она принялась разглядывать медсестру. У той было улыбчивое, обветренное лицо, морщинистые щеки, толстые лодыжки и неровная походка враскачку. Не будь на ней больничного халата, и ее можно было бы принять за морского капитана, который прохаживается по палубе. На бейджике у нее было написано “Глэдис Кутс”.

– Я быстренько, ты и глазом моргнуть не успеешь, – говорила она.

Гарриет до того ослабла и переволновалась, что даже сопротивляться не стала, перекатилась на живот и поморщилась, когда иголка впилась ей в ягодицу. Уколы она терпеть не могла, когда была маленькая, вечно вопила, рыдала и вырывалась, да так, что Эди (которая умела ставить уколы), пару раз сама засучивала рукава и выхватывала у врача шприц.

– А где моя бабушка? – спросила Гарриет, перевернувшись обратно на спину, потирая зад.

– Ой, господи! А тебе что, и не сказал никто?

– О чем? – закричала Гарриет, засучив ногами и руками, будто краб, пытаясь сесть, подняться. – Что случилось? Где бабушка?

– Шшшшш. Тихо, тихо! – медсестра принялась энергично взбивать подушки. – Она в город ненадолго уехала, только и всего. Только и всего, – повторила она, увидев, как недоверчиво Гарриет на нее смотрит. – А теперь ложись-ка поудобнее.

Это был самый-самый долгий день в жизни Гарриет. Боль безжалостно вертелась и вспыхивала у нее в висках, солнечный свет замер на стене блестящим параллелограммом. Сестра Кутс, шаркавшая туда-сюда вразвалочку с горшком в руках, была редким явлением – белым слоном, который выходил к людям примерно раз в сто лет, и приближение его было слышно за версту. За одно бесконечное утро она взяла у Гарриет кровь на анализ, закапала ей что-то в глаза, принесла воды со льдом, имбирного лимонаду, какую-то зеленую студенистую еду, которую Гарриет оттолкнула, едва попробовав, с грохотом швырнув ложку на яркий пластмассовый поднос.

Ежась от страха, она сидела в кровати, прислушивалась. Коридор был гамаком, в котором раскачивалось безмятежное эхо: болтовня за конторкой, взрывы смеха, постукивание костылей, скрип ходунков – это ковыляли взад-вперед по коридору бледные пациенты из отделения физиотерапии, которые шли на поправку. То и дело оживал селектор, и женский голос выкрикивал какие-то цифры и непонятные приказы… Карла, спустись в вестибюль, санитары, на второй, санитары, на второй.

Гарриет, будто решая примеры по арифметике, загибала пальцы, пытаясь свести воедино все, что ей известно, бормотала что-то себе под нос, и даже если вид у нее при этом был безумный, ей было наплевать. Проповедник ничего не знал о башне. Он не сказал ни слова о том, что Дэнни там был (или о том, что он утонул). Конечно, все может вмиг перемениться, если доктор все-таки догадается, что Гарриет заболела, наглотавшись отравленной воды. “Транс АМ” стоял довольно далеко от башни, скорее всего, никому и в голову не пришло обыскивать бак, а если его не обыскали до сих пор, то, как знать, может туда и вовсе никто не сунется.

А может, и сунется. Да еще этот пистолет. Ну как она могла о нем забыть, почему не забрала? Она, конечно, никого не убила, но ведь из пистолета стреляли, в полиции это сразу определят, ну а раз он валялся возле башни, то кто-нибудь точно решит осмотреть и бак.

Да еще Хили с этими его беззаботными расспросами. Арестовали ли ее? Охраняет ли ее полицейский? То-то Хили будет потеха, если ее арестуют – от этого Гарриет тоже легче не становилось.