Маленький клоун с оранжевым носом

— То есть, — сказал я, — ты хочешь сказать… что ты не только видишь и слышишь то, что… ты еще там бываешь… физически то есть я хочу сказать…

Правильных слов у меня больше не было. Игорь наверняка не понял, о чем я хотел у него спросить. А сам я понимал?

— Папа сказал, чтобы я никому не рассказывал, — виновато произнес мальчик, отбирая у меня тетрадь и бросая в груду таких же; наверняка ни мама, ни бабушка не могли знать, к какому миру принадлежали те или иные тетради, лежавшие грудой на столе, откуда были учебники, а может, и игрушки тоже, вон тот клоун, валявшийся на полу в углу комнаты — что-то в нем было такое… странное… да нет, просто обычный маленький клоун за двадцать шекелей, с большим оранжевым носом, только с содранным уже колпаком и плешью на затылке.

— В какую школу ты ходишь? — Вопрос вырвался у меня будто сам по себе, не я его задал, а кто-то, вдруг завладевший моим сознанием, кто-то, более чем я компетентный, знающий, что и как спрашивать и как интерпретировать ответы, какими бы странными они ни оказались.

— В «Леей Эшколь», — ответил Игорь, не найдя в моем вопросе ничего странного, и добавил именно то, что я, оказывается, хотел услышать: — Здесь. Атам — в «Бегине».

— В «Бегине», — повторил я. — Послушай, но в «Бегин» далеко идти, это же на другом конце города!

— Ну, — сказал Игорь, — там мы живем рядом с «Бегином», там до «Эшколя» дальше.

— Там до «Эшколя» дальше, — повторил я, соображая. Нет, это просто невозможно. Он что, действительно живет в двух мирах сразу? И так, что ни мама, ни бабушка, ни друзья, ни учителя, ни я, черт меня возьми, и никто на всем белом свете не догадывается? Кроме отца, который наверняка знал все, помогал сыну и, судя по его словам, требовал (или просил?), чтобы Игорь никому и никогда не рассказывал о том, что видел, чувствовал, понимал, знал… Зачем?

Я понимал — зачем. Это-то понять было легко — Алик не хотел, чтобы к Игорю относились, как к изгою, не такому, как все, странному; он сам так жил и не желал такой судьбы своему сыну

Но Алик должен был понимать, и понимал, конечно, не дураком же он был, что все равно двойная жизнь Игоря станет известна — сначала маме и бабушке, потом друзьям (а может, наоборот, сначала кому-то из друзей, а потом маме с бабушкой), и наконец, каждому, и на Игоря станут показывать пальцем, и будут над ним смеяться, и можно себе представить, какие разговоры пойдут у него за спиной, а может, ив его присутствии. Если Алик хотел оградить сына от такой жизни, то должен был понимать, что это все равно не получится — когда-нибудь настанет день…

Может, он хотел этот день отдалить? Когда-нибудь… Когда мальчик научится жить в двух (может, не в двух, а больше?) мирах, как в единой и неразделимой вселенной? Не знаю.

Но теперь я не мог задать Игорю тот вопрос, с которым пришел. Нужно было заново обдумать все произошедшее, понять, как вписывается в картину и вписывается ли вообще то обстоятельство, что Игорь умеет делать то, чего его отец не умел.

Когда печень Алика оказывалась на соседней ветви Многомирия, а ему доставалась на время печень другого Алика, он все-таки оставался самим собой, личность оставалась той же личностью, правда, с некоторыми психологическими отклонениями, связанными с тем, что он иногда видел, слышал или ощущал происходившее в другой реальности. А если Игорь… Что-то здесь не так, или я чего-то решительно не понял в его рассказе. Если Игорь способен перемещаться на другую ветвь Многомирия, значит, на нашей появляется мальчик из соседнего мира — другой человек, другая память, другая внешность, в конце концов, ведь у того Игоря может быть, например, синяк от вчерашней драки, а наш Игорь не дрался.

Если происходит перемещение… Как? Обмен телами — как у Алика менялись печень или легкие? В одежде нашего Игоря вдруг оказывается он же, но другой? Или обмен происходит вместе с одеждой? Чушь, этого, конечно, произойти не может. Почему? Что я вообще знаю о таких склейках?

— Наверно, сказал я, — там очень интересно? Я имею в виду в другом мире…

Игорь посмотрел на меня с сожалением.

— Нет, — сказал он. — Какая разница? Только путаешься… Нуда. Там он ходите «Бегин», здесь — в «Леви Эшколь». Там

у него одни друзья, здесь — другие.

— Там, — сказал я, — ты со Щмуликом дружишь, а здесь вы всегда ссоритесь.

— Нет, — сказал он, подумав, — там мы тоже ссоримся.

— Послушай, — решился я все-таки задать наводящий вопрос. — Это случается… неожиданно, да? Вот сейчас мы с тобой разговариваем, и вдруг вместо тебя передо мной… тоже ты, но уже другой, оттуда… Или ты сидишь с мамой или бабушкой, и

вдруг…

— Нет, — покачал головой Игорь. — Так не бывает. — А как?

— Ну… Если я не хочу… Ну мы в футбол играем. Или с мамой уроки делаем… Или бабушка мне яичницу приготовила… В общем, если я не хочу. Я говорю: не надо. И все.

— Не надо, и все, — повторил я.

Так просто? То, что у Алика происходило спонтанно и чем он совершенно не мог управлять, Игорь делал по собственному желанию?

— Ты можешь сам, когда захочешь…