Маленький лорд Фонтлерой

— Сам граф, сударыня! — проговорила она дрожащим, испуганным голосом.

Когда м-сс Эрроль вошла в гостиную, на разостланной перед камином тигровой шкуре стоял высокий, величественного вида, старик. У него было красивое, сурово смотревшее лицо, с орлиным профилем, длинными белыми усами и упрямым взором.

— Вы м-сс Эрроль? — сказал он.

— М-сс Эрроль, — отвечала она.

— Я граф Доринкур.

Несколько секунд он, почти бессознательно, молчал, смотря на ее поднятые на него глаза. Эти глаза были так похожи на большие, светившиеся любовью и детской искренностью глаза, так часто смотревшие на него за последние несколько месяцев, что вид их вызвал в нем какое-то совершенно особое чувство.

— Мальчик очень похож на вас, — сказал он отрывисто.

— Мне это часто говорили, — отвечала она, — но я с удовольствием замечала в нем большое сходство и с отцом.

Леди Лорридэйль оказалась права, рассказывая брату о приятном звуке ее голоса, о простоте и достоинстве ее манер. Она нимало не казалась смущенною его внезапным посещением.

— Да, — сказал граф, — он похож также и на моего сына. — Он поднял руку к большим седым усам и начал яростно крутить их. — Знаете ли вы, — произнес он, — зачем я сюда я вился?

— Я видела м-ра Хавишама, — начала м-сс Эрроль, — и он сообщил мне о предъявленных требованиях.

— Я приехал сказать вам, — прервал ее граф, — что эти требования будут рассмотрены и против них заявлен спор, если он только возможен. Я приехал сказать вам, что на защиту мальчика будет призвана вся сила закона. Его права…

Тихий голос м-сс Эрроль перебил речь графа в свою очередь.

— Он не должен иметь ничего не принадлежащего ему по праву, если даже закон и может дать ему это, — сказала она.

— К несчастью, закон этого не может, — возразил граф. — Если бы он мог, то непременно дал бы. Эта гнусная женщина и ее ребенок…

— Может быть, она так же заботится о нем, как я о Кедрике, — сказала м-сс Эрроль. — И если она была женою вашего старшего сына, то ее сын лорд Фонтлерой, а мой нет.

М-сс Эрроль так же мало боялась графа, как и Кедрик, и смотрела на него так же, как смотрел бы и Кедрик, и ему, бывшему всю жизнь свою тираном, втайне это нравилось. Люди так редко осмеливались расходиться с ним во взглядах, что для него это противоречие казалось теперь интересною новостью.

— Вы, полагаю, предпочли бы, — сказал он, слегка нахмуриваясь, — чтоб он не был графом Доринкуром.

Ее красивое лицо покрылось румянцем.

— Конечно, мой лорд, — отвечала она, — носить титул графа Доринкура очень лестно — я это знаю; но я всего больше забочусь о том, чтобы сын мой был тем, чем был его отец— мужественным, честным и справедливым при всяких условиях.

— В резкую противоположность тому, чем был его дед — так? — сказал с сардонической улыбкой граф.

— Я не имела удовольствия знать его деда, — возразила м-сс Эрроль, — но я знаю, что мой сын считает, — она на мгновение остановилась, спокойно глядя ему в лицо, а затем прибавила: — я знаю, что Кедрик любит вас.

— Стал ли бы он меня любить, — сказал граф сухо, — если бы вы сказали ему, почему я не принимаю вас в замке?

— Нет, — отвечала м-сс Эрроль, — не думаю. Поэтому-то я и не хотела, чтоб он знал об этом.

— Да, — сказал граф резким тоном, — немного найдется женщин, которые бы ему этого не сказали.

Он вдруг начал ходить взад и вперед по комнате, еще усиленнее прежнего теребя свои большие усы.

— Да, он меня любит, — произнес он, — и я люблю его. Не могу сказать, чтобы я что-нибудь любил до сих пор. Я люблю его. Он понравился мне с первого раза. Я стар и устал жить. Он дал моей жизни содержание и цель. Я горжусь им. Мне приятна была мысль, что он со временем займет место главы семьи.

Он вернулся и стал перед м-сс Эрроль.

— Я несчастный, — сказал он. — Несчастный!

Он и действительно смотрел несчастным. Даже гордость не в силах была придать твердости его голосу и его рукам. Был момент, когда казалось, будто в его глубоких, сердито глядевших глазах сверкнули слезы.

— Может быть, я и пришел к вам, потому что я несчастный, — сказал он, глядя на нее сверкающими глазами. — Я всегда ненавидел вас: я ревновал к вам. Это жалкое, постыдное дело изменило меня. Увидав эту отвратительную женщину, называющую себя женою моего сына Бевиса, я действительно почувствовал, что для меня будет облегчением взглянуть на вас. Я был упрямый старый глупец и, полагаю, дурно поступала с вами. Вы похожи на мальчика, а мальчик первый предмет в моей жизни. Я несчастный, и пришел к вам только потому, что вы похожи на мальчика, а он заботится о вас, я же забочусь о нем. Относитесь ко мне настолько хорошо, насколько вы это можете, ради мальчика.

Он проговорил это своим резким, почти грубым голосом, но повременам он казался настолько убитым, что глубоко трогал м-сс Эрроль. Она встала и несколько выдвинула вперед кресло.

— Мне бы хотелось, чтобы вы сели, — сказала она мягким, симпатичным тоном. — Вам пришлось так много тревожиться и волноваться, что вы, наверное, сильно устали, а вам необходимо сохранить все свои силы.