Маленький лорд Фонтлерой

Он удержал Дика до позднего вечера, продолжая все обсуждать с ним так беспокоивший его вопрос о коварных происках британской аристократии. Когда, наконец, Дик собрался домой, он дошел с ним до угла улицы; на обратном пути он остановился перед пустым домом и несколько времени смотрел на вывеску «отдается», причем усиленно тянул свою трубку, ясно доказывая этим тревожное состояние своего духа.

XII

Прошло очень немного дней со времени обеда, данного в замке, как уже почти всякий англичанин, читавший газеты, знал романтическую историю, случившуюся в Доринкуре. Передаваемая со всеми подробностями, история эта представлялась очень интересною. Маленького мальчика-американца привезли в Англию, чтобы сделать его лордом Фонтлероем. Говорили, что мальчик был очень красив и изящен, что все его успели полюбить, и старый граф, его дед, весьма гордился своим наследником. Рассказывали про молодую красавицу-мать, навлекшую на себя гнев старого вельможи за то, что вышла замуж за капитана Эрроля. Сообщали о странном браке Бевиса, покойного лорда Фонтлероя, о странной, никому не известной женщине, вдруг явившейся с сыном, будто бы настоящим лордом Фонтлероем, и с требованием признания принадлежащих ему, как лорду Фонтлерою, прав. Все это производило сильнейшее впечатление и сделалось предметом бесконечных словесных и печатных обсуждений. А потом прошел слух, будто граф Доринкур не доволен оборотом, какой приняло дело, и намерен оспаривать претензию судебным порядком, так что из этого мог возникнуть громкий процесс.

Никогда еще не было такого волнения в графстве, где лежал городок Эрльборо. В базарные дни народ стоял группами и толковал, пускаясь в догадки, что из этого выйдет; жены фермеров приглашали друг друга на чай, чтобы сообщить одна другой все, что они слышали, и все, что они думали сами, а также и то, что по их мнению, думали другие. Они рассказывали чудесные анекдоты о том, как граф выходил из себя, как он решил не признавать нового лорда Фонтлероя и как он презирал женщину, мать претендента. Но, само собою разумеется, больше всего можно было узнать от м-сс Диббль, бывшей теперь в еще большем спросе, чем когда-нибудь.

— Хорошего из этого ничего не выйдет, — говорила она. — Если б вам, мадам, пришлось спросить моего мнения, я бы должна была сказать по совести: поделом ему — зачем он так обошелся с бедняжкой матерью — отнял у нее ребенка — ведь он так возлюбил его, так баловал, так гордился им, что чуть с ума не сошел, как это случилось. Мало того, новая-то эта совсем не леди, не то, что мать его милости. Черноволосая она такая да черноглазая. Мистер Том говорит— ни один порядочный ливрейный, — говорит, — не станет ее слушаться; пусть, — говорит, — только придет в дом, сейчас же уйду. Да и мальчишка-то никуда не годится. И ума, кажется, не приложишь, что только изо всего этого выйдет и чем это кончится. Я так и присела, как Жанна мне все это порассказала.

Не меньшее волнение господствовало и повсюду в замке: и в библиотеке, где происходили совещания графа с м-ром Хавишамом; и в людской, где целый день слышались оживленные беседы под председательством м-ра Тома; и в конюшне, где Вилькинс исполнял свое дело с самым сокрушенным, подавленным видом, еще усерднее, кажется, ухаживая за маленьким пони. Он изливал перед кучером свое горе.

— Много я молодых господ обучал, — говорил он, — а такого смелого и смышленого у меня в науке еще не бывало. Как-то даже приятно ехать за ним.

Но среди всей этой суматохи совершенно спокойным оставался один только лорд Фонтлерой, про которого говорили теперь, что он совсем не лорд Фонтлерой. Правда, когда в первый раз объяснили ему положение дела, он пришел в некоторое недоумение и беспокойство, но не вследствие того, что его честолюбие было обмануто.

Пока граф сообщал ему о случившемся, он сидел на стуле, обняв коленку, как делал это и раньше, слушая что-нибудь интересное. Рассказ был кончен, а мальчик казался все еще совершенно спокойным.

— Я очень странно себя чувствую, — сказал он, — очень странно.

Граф молча смотрел на мальчика. Он тоже очень странно себя чувствовал — так странно, как еще ни разу в своей жизни. И еще страннее почувствовал он себя, заметив смущение на всегда так счастливо смотревшем лице ребенка.

— Они возьмут у Милочки ее дом… и ее карету? — спросил Кедрик несколько нетвердым, тревожным голосом.

— Нет! — отвечал граф решительно и совершенно громко. — Они ничего не могут взять у нее.

— А! — произнес Кедрик с видимым облегчением. — Они не могут?

Затем своими широко раскрывшимися, кроткими глазами он задумчиво посмотрел на деда.

— Этот другой мальчик, — сказал он слегка дрожащим голосом, — он будет… будет теперь вашим мальчиком… как я был?

— Нет! — ответил граф и так громко и гневно, что Кедрик привскочил.

— Нет? — воскликнул он с изумлением. — Так он не будет? Я думал…

Он вдруг встал со стула.

— Так я останусь вашим мальчиком, если даже мне и нельзя будет сделаться графом? — сказал Кедрик. — Я так и останусь у вас, как был до сих пор?