– Господин сержант, господин сержант, – испуганно талдычил одно и то же невысокий мужичок в рванной и грязной хламиде и тыкал куда-то за спину. – Тама… Тама… Шел, шел, а тама вона… Я сразу же бежать сюды. А как не бежать, коли такое? Спаси мя Благие Боги… Вот прямо на тракте валяются! Кровяное все! Одеяния расхристаны и кошели лежат… И монетки… Много-много…
От этой несвязной речи и исходящей от оборванца вони, сержант морщился и кривился. Что он там несет? Шел он куда– то. Шел бы себе дальше! Кровь, равные одежды!? Кошели? Много монет?
Вот тут-то сержант, как и его подчиненные, сделал стойку.
– Хватит, тут гундосить! Ничего не понятно! Отвечай кратко и ясно! Кто таков? Куда шел? И какие-такие кошели нашел?
Вздрогнувший от грозного окрика, оборванец на какое– то время замер с открытым ртом и выпученными глазами. Хотя особой внятности его речи это не добавили.
– Я Сахи, серв господина Манора, вот… Э-э-э, седни шел я по тракту, а тама-тама такое…, – вновь начал он рассказывать сначала. – Везде мертвые лежат…
Только после очередного окрика и пары довольно сильных подзатыльников ситуация немного прояснилась. Мужичок с латифундии местного землевладельца, господина Манора, нес в городской магистрат прошение о послаблении налогов. Шел пешком, так как кобыла его ногу повредила. Не дойдя до города с пяток верст, прямо на тракте наткнулся на одиноко стоявшего оседланного жеребца. Решим отвести потерявшегося коня в город, Сахи схватил его за повод и побрел дальше. Через версту жеребец начал храпеть и сильно брыкаться, не желая идти вперед. Сколько серв не бился, но заставить его идти не смог. Пришлось дальше идти одному. Еще через сотню шагов он увидел растерзанные тела трех или четырех человек. Куча кусков, много крови. Ни одного целого тела. Одежда и та, была разорвана на части.
– Не могет так зверь, господин сержант. Я ужо знаю. Охотичаю, чай много годков. И на секача ходил, и шатуна брал на рогатину, – горячо заговорил Сахи. – Тута другое, господин сержант. Совсем другое. Не будет зверь на куски рвать…
3. Тайна из прошлого
Графство Горено, один из крупнейших доменов королевства Альканзор, в длину протянулось почти шесть тысяч верст от Северного моря и до Суонских гор. В ширину оно было чуть меньше – не больше четырех тысяч верст, большая часть которых занимали дремучие леса. Через всю его территорию протекала полноводная Терь – мать река и главная торговая артерия страны, по которой королевские купцы заходили далеко на север, территорию соседних горских племен.
Династия Горено доблестью и богатством своих предков была известна далеко за пределами графства. Ее представители служили короне Альканзора больше двух тысяч веков, занимая и воинские и гражданские должности. Своей верностью монарху и отваге на поле брани они восходили на самый верх, дослуживаясь и до командующих армий и до первых канцлеров королевства. Благосклонности династии искали самые знатные семейства королевства, видевшие в каждом Горено сосредоточение богатства и власти. Блистательные празднества в столице графства собирали дев и матрон со всего королевства, питавших надежду, что именно на них обратит свой взор кто-нибудь из графов Горено. Если же это случалось и один из Горено одевал свадебный венок на чью– то хорошенькую головку, то на город опускалось настоящее сумасшествие. Часами фейерверки окрашивали небо над дворцом в разные цвета, сотни музыкантов и шутов разыгрывали праздничные представления на улицах и площадях города, в тавернах и трактирах всех желающих до пьяна поили самым лучшим элем из графских погребов. Однако, все давно уже кануло в Лету. Со смертью единственного наследника и пропажей его супруги с крошечным младенцем жизнь в графском дворце замерла, а сам старый граф стал затворником. И лишь один день в году все менялось и жизнь в городе, казалось, становилась, как прежде…
7 августа, едва только первые лучи солнца коснулись серой черепицы крыш дворца, как на сотнях флагштоках по всей столице графства взлетели в высоту ярко красные праздничные стяги с роскошной белой лилией. После заалели флажки едва ли в каждом городском окне. В светлые одежды облачились служители Благих Богов в своих молельнях, слепили глаза до блеска начищенные кирасы городской стражи.