Маленький ныряльщик

Божественно. Что-то внутри словно оседает. Сижу и прислушиваюсь к собственному телу. Голова болит по-прежнему сильно, но не на разрыв, а чуточку ровнее. А вот и подушка. Вытягиваюсь на животе и замираю. Мне все еще плохо, но уже не так беспробудно, как несколько минут назад. На этой мажорной ноте и смыкаю глаза.

* * *

Самочувствие у меня все еще неважное, но это только вялость в мышцах и головокружение, то есть – жить и бороться можно. С кем бороться? И для чего жить? Потом разберусь. Когда окончательно приду в себя. А сейчас в капитанской каюте в присутствии господ офицеров я тщательно собираю в кучку свои собственные мысли, чтобы не ляпнуть не подумав какую-нибудь глупость.

– Как же вы, батенька, умудрились так набраться? Просто уму непостижимо, куда могли вы упрятать сосуд с вином? Там же у вас теснота невообразимая! – Макаров выглядит раздраженным и встревоженным одновременно.

– Клянусь, Степан Осипович! Даже пробку не нюхал. Не путал меня бес, ей-ей.

– Может быть, от кислорода опьянели, – это единственный мичман на весь наш почитай чисто лейтенантский корабельный офицериат – Подъяпольский. Он уже не юноша, ему также под тридцать, как и остальным, и, говорят, раньше он тоже был лейтенантом.

– Никак нет, Иван Иванович. Воздух у меня во всех баллонах. Тот самый, которым мы дышим. Чистого кислороду мне неоткуда взять.

– И что же, что воздух?! В кессонах вон тоже воздух, а только люди, что им дышат под давлением – хмелеют.

– Надо же! Вот не знал. Да только откуда же на моей подводной лодке взяться повышенному давлению? Она же у меня герметичная!

– А куда вы, милостивый государь, воздух после выдоха деваете? – Макаров ехидно щурится.

– За борт через клапан выпускаю.

– Насосом выкачиваете?

– Сам уходит, – я бью себя по голове, и отошедший куда-то ненадолго бодун – тут как тут. Начинает ломить виски, и я замираю от настигшей меня боли.

Видимо, смена выражения лица была достаточно выразительной, потому что Зацаренный даже побледнел от сочувствия:

– Вы уж, Петр Семенович, поаккуратней с казенным-то имуществом! Ну, сплоховала головушка, но ведь без нее думы думать никак не получится. А это нам нынче надобно.

Этот человек раньше, кажется, служил с нашим командиром, причем отношения между ними давно сложились. Хотя, если говорить о головушке, то как раз о лейтенантской и следует в первую очередь. Буйная она у него, темпераментная, если выразиться помягче. Ведь и катер ему достался самый лучший – мореходный, и с приличной скоростью, и в пекло он на нем первым лезет, увлекая за собой остальных.

– А как, позвольте полюбопытствовать, меня из моря выловили? Ничего ведь не помню.

– Взрыв вашей торпеды мы расслышали, отсчитали потребное время и вышли в точку рандеву. А вы там, словно дельфин, резвитесь. Ныряете на просторе, будто морю родное дитя. Вот и ловил Измаил Максимович вашего ныряльщика за хвост, гадая о месте, где в другой раз покажетесь на поверхности.

– Ничего страшного, Петр Семенович. Курс вы выдерживали строго, и ритм был четкий. Набросили шестом удавку на кормовой рым, а потом стекло вынули, и запоры люка отпустили. Клемин хорошо знает устройство субмарины, так что, как только обуздали вас, сразу продул цистерны и тогда уже вынули тело ваше горланящее. Кстати, не напоете ли?

– Я бы напел, если бы вспомнил. Совсем ведь о тех событиях память у меня отшибло.

– Слова там были про то, что сурово брови мы нахмурим, если враг затеет нас сломать.

Упс! То есть ой. Надо срочно переводить разговор на другую тему.

– Позвольте, а как же турки вам позволили действовать в этом районе?

– Знаете, они, как увидели, что «Великий князь Константин» спускает на воду катера, развернулись и вспомнили о неотложных делах в противоположной от нас стороне.

Так. Час от часу не легче. Чистое ведь безумие идти мирному, слегка вооруженному пароходу к чужому берегу, когда там полным-полно настоящих, построенных для боя, кораблей. Это, выходит, Степан Осипович крепко рисковал. Впрочем, на здравый смысл этого человека я по-прежнему полагаюсь. А только наверняка сам он в этот момент шел на сближение с каким-нибудь броненосным фрегатом, не будучи уверенным, что тот уклонится от боя.

И чего это он хмурится-то? Наш будущий адмирал?

Словно в ответ на мои терзания, командир корабля приступает к произнесению накипевших слов.

– Лодка, которую вы, Петр Семенович, построили, ужасна. Не менее ужасны и сколоченные из досок торпеды. Так вот, как только вернемся в Севастополь, сразу, к чертям собачьим приступим к изготовлению новых. Поскольку особенно ужасны оные аккурат для супротивников наших.

– Что, даже в устье Дуная не забежим? – слетает с моего языка.

Решительный взгляд Макарова делается задумчивым. Наверное, побаивается начальства, которое вряд ли спустит ему самовольство. И меня снова словно кто-то тянет за язык:

– Скажем, что компас не туда показал. У нас ведь имеется еще целых шесть неизрасходованных торпед. Как они закончатся, так и отремонтируем компас-то.

В каюте повисла звенящая тишина.

Зря я это сказал.

Глава 8 Вот оно как, оказывается