Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944

А я тогда болела, едва могла ходить и не могла добраться до друзей, где тебе захотелось провести последние четверть часа, которые ты прожил в этом городе. Я корю себя за слабость, несмотря ни на какие боли, мне нужно было проводить тебя до Северной Африки. Но надеюсь, ощущение меня, звук, запах, вкус всегда с тобой, Господи, как мало я могу тебе дать, как я бедна, как бы я хотела, пусть на время вспышки бенгальского огня, нарисовать рисунки, сотворить новые миры, волшебные явления, новые краски, небывалую музыку, а потом умереть.

Целый год я лечила свою голову, ставила ее на место после того нападения, справлялась со страхом перед ночными грабителями[298]. Скоро год, как я трачу все свои силы на любовные письма тебе, а ты все не приезжаешь. Я боюсь расточиться в ветре, растаять в пространстве, как дым. Куда я пойду, разыскивая тебя в пустоте? Тоннио, Тоннио, я больше не могу, но я так хочу все-таки мочь.

Я очень одинока без вас, мой муж, но говорю себе, что становлюсь сильнее, лучше, совершеннее в любви к тебе, в отдаче тебе всего, когда ты вернешься. Я жду. Ты увидишь мою работу, небольшую, которую я все же сделала, пока тебя не было. Когда светит солнце, я благодарю Бога за то, что он наполнил мое сердце такой прекрасной любовью, бескрайней любовью к моему мужу. Я тогда счастлива и разговариваю с твоими фотографиями.

Сегодня я счастлива, я получила твою телеграмму с адресом полковника из Вашингтона. Я дождусь завтрашнего дня и поговорю о тебе. Это будет моим завтрашним счастьем. Я не знаю, как рассказать тебе обо всем хорошем – надежде, вере в счастье тихих часов нашего будущего после войны. Если бы мне не верилось в это, я сошла бы с ума, я бы отдала себя на съедение крысам. Больше я ничего не говорю, потому что хочу, чтобы мое письмо ушло сегодня же (папа Рушо исправил мое письмо, и я рада, что не отправлю тебе столько ошибок. Но я не думаю, что они доставляют неприятности почте и нашим сердцам). Я целую тебя, как тысячи пчел, нашедшие самый сладкий цветок для своего меда.

Твоя жена

КОНСУЭЛО

146. Консуэло – Антуану

(Нью-Йорк, начало марта 1944)

Мой милый Тоннио,

Я получила телеграмму, где ты написал, что у г-на Шемидлена есть для меня сообщение.

Я очень удивилась, услышав по телефону, что у него для меня ничего нет. Он был очень любезен и был удивлен моим вопросом. Я извинилась и в тот же день послала ему еще и письмо с извинением, что побеспокоила его телефонным звонком. Мне кажется, эта зима может привести тебя сюда. Скоро год, как я тебя не видела. Где ты сейчас, мой муж? Знаешь, сил у меня совсем немного. Боюсь истратиться не лучшим образом. Когда мне хочется говорить, я говорю о творчестве, говорю о боли, которая растет. Здесь у меня есть еда, есть удобная квартира. Я говорю себе, что настанет день, тот день, когда ты будешь рядом со мной, я сварю тебе кофе или мы поругаемся, но мы будем жить вместе, и Ганнибал будет снова жить со своим хозяином. Так мало, чем можно жить, жить – это искусство. Мне не живется, Тоннио. Я на все натыкаюсь, даже на слова. Я не могу жить среди людей цивилизованных, и в моем возрасте не хочу уже пробовать жить среди дикарей. Я вообще не знаю, есть ли они еще на земле. Цивилизованные люди стали дикарями. Сама не знаю, что со мной произошло, что произошло с моим сердцем, если я думаю о дикарях или мечтаю о цивилизованных людях. Я не могу говорить о любви, потому что ты далеко, потому что не знаю, что будет завтра. Я тебя целую, мой милый Тоннио. Прости, что я сегодня немного грустная, но каждый день передо мной стена, стена, это непонимание между народами, эта неслыханная война, это все не умещается в моей маленькой головке. Я бы хотела, чтобы ты все это объяснил мне в своей большой книге. Скажи мне, что ты начал ее писать. Скажи, дорогой, ты выполняешь долг перед самим собой, ты заботишься о себе, ты себя любишь? Ты должен все это делать для меня, потому что меня нет рядом, чтобы тебе напоминать об этом. Приезжай скорее, и я тебя обниму.

Валик диктофона никудышный. Мадам Бушю безумная (но) тебя целует.

ТВОЯ КОНСУЭЛО

147. Антуан – Консуэло

(Алжир, весна 1944)

Консуэло, славный мой, дорогой малыш, мое путешествие в Соединенные Штаты никак не складывается. И мне грустно, грустно.

Может, у меня получится снова выполнять военные задания на военном самолете. Или приехать?

Получил вашу длинную телеграмму – наконец-то! Она меня очень, очень порадовала. Спасибо, Консуэло.

Целую вас изо всех сил. Мое письмо забирают. Не показывайте его никому и не ссылайтесь на него в ответном письме или телеграмме.

ВАШ АНТУАН

148. Консуэло – Антуану

(Кембридж, март 25 1944)

Тоннио, дорогой,