«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

Второе прецедентное событие произошло поздно вечером 25 января 1947 года. Старший лейтенант В., возвращаясь из Потсдама, при пересадке на станции в английском секторе Берлина оставил в вагоне поезда портфель с документами. Впоследствии выяснилось, что потерянные документы не имели грифа секретности, хотя по всем действовавшим в то время правилам должны были его иметь. В этом упущении был виновен уже не старший лейтенант, а его начальник – подполковник интендантской службы Т.307 Формально В. не перевозил секретных документов и потерял обычную негрифованную документацию. Почему же тогда его решили отдать под суд военного трибунала? И зачем Главноначальствующий СВАГ вдруг обратил внимание на эту мелкую утерю, припомнив заодно и все похожие эпизоды прошлого года?

Для ответа на этот вопрос позволим себе политический каламбур: старший лейтенант В. попал под горячую руку начавшейся холодной войны. Ее дуновения очень быстро донеслись до советской зоны оккупации и отразились на повседневной работе СВАГ. В этой новой (не только геополитической, но и вполне обыденной) ситуации руководство совершенно не устраивало то, что «не все начальники и их подчиненные уяснили себе необходимость проявления исключительной бдительности в хранении, перевозке секретных документов, особенно в условиях заграницы, где любой секретный или служебный документ может быть использован разведывательными органами иностранных государств»308.

Учитывая разболтанное состояние «секретки», В. Д. Соколовский в феврале 1947 года выступил с целой программой налаживания секретного делопроизводства и укрепления бдительности309. Идеальная комендатура, какой ее видел в начале 1947-го Главноначальствующий, должна была иметь специальное хранилище даже для «простых служебных бумаг». Хранилище должно было находиться под постоянным наблюдением. Ящики и столы в рабочих комнатах в нерабочее время надо было держать идеально пустыми – ни одной служебной бумажки. В мусорных корзинах – никаких черновиков и использованной копирки. Все эти следы служебной деятельности подлежали сбору и уничтожению (сжиганию). В тех помещениях, где бывают посторонние, особенно немцы, на стенах не должно висеть никаких секретных приказов, директив, списков личного состава, хотя это и удобно для дела. Немцы, работающие в комендатурах, должны быть поголовно проверены оперативными секторами на анкетную благонадежность. Немки-уборщицы должны трудиться только под присмотром сотрудников комендатуры.

Этот бюрократический идеал так и остался руководящей мечтой. Зато над служебными кабинетами и рабочими комнатами пронесся ураган проверок. «Налеты» проводили в нерабочее время и даже ночью. По итогам ревизий начальники УСВА земель и провинций выпустили целую серию приказов о бдительности, провалах в сфере секретного делопроизводства и мерах по исправлению ситуации. Общая картина мало чем отличалась от положения дел в 1946 году. Например, в УСВА провинции Мекленбург, где еще в 1946 году было утеряно или похищено пять секретных документов, к весне 1947 года ни один из них не был найден. Оказалось, что некоторые работники секретные документы продолжают хранить где попало; помещения и сейфы «не опечатываются и не охраняются»310. В момент одной из проверок «у рабочего стола с секретными документами» сосредоточенно убиралась немка. На замечание хозяин кабинета реагировал нахально: ничего страшного, немка по-русски читать не умеет311. Неосторожная фраза наглядно показала, что некоторые высокопоставленные сотрудники СВАГ, даже имевшие свои отдельные кабинеты, относились к секретным ритуалам недопустимо легкомысленно.

В УСВА земли Тюрингия кто-то из сотрудников, к примеру, придумал оригинальный способ рассекречивания. Он просто оторвал от нужного ему для постоянной работы документа гриф «секретно»312. Но особенно отличился подполковник Ш. – начальник отделения одной из комендатур округа Гера. Он решил «культурно оформить» секретный годовой отчет за 1946 год, нашел немцев-чертежников и приказал им нарисовать схемы и диаграммы, в том числе о количестве «аморальных явлений и нарушений воинской дисциплины», а также график «ЧП по военным комендатурам округа». (Заметим, что до сих пор подобные отчеты не рассекречены, и, в отличие от немецких чертежников, российские исследователи все еще вынуждены догадываться о содержании подобных документов.) Показательно, что злополучного подполковника Ш. сначала хотели за потерю бдительности отстранить от должности и откомандировать в СССР, но в итоге всего лишь отправили на пять суток на гауптвахту313.